Я пожала плечами.
– Спасибо, конечно, но руки как руки. Довольно костлявые, по-моему.
– Есть большая разница между изяществом и костлявостью, – сказал он.
– Или есть изящная костлявость – как у балерин, – подхватила я, и он хмыкнул.
– Тоже верно. В любом случае, со мной тебе будет лучше.
Я не стала спорить, и мы неспешно двинулись к лестнице, ведущей на набережную. Виктор расспрашивал меня об учёбе, потом рассказывал о своей, и я поняла, что, несмотря на богатое наследство и гарантируемую высокую должность, он времени даром не терял. У него было два высших образования и огромный опыт в управлении фирмой, хотя генеральным он стал далеко не сразу.
Его честность была мне приятна, к тому же, даже самые нудные темы он обыгрывал так, что мне хотелось улыбаться.
– Никогда бы не поверила, что ты был отличником.
– Поначалу, – поправил меня он. – Потом был период бесконечных прогулов и хулиганств, и веселье продолжалось до тех пор, пока об этом не узнал отец. Он у меня строгий.
Я не хотела рассказывать о равнодушии своего отца, а потому только с удовольствием слушала – голос Виктора не звучал так сдержанно и прохладно, как на выступлении, и эти более нежные интонации мне нравились.
Постепенно мы ушли так далеко, что здание Реконы пропало из виду. Здесь было много кафешек, работающих допоздна, играла музыка, бродили, несмотря на поздний час, шумные молодёжные группы и просто задумчивые одиночки. Атмосфера располагала к мирному общению, и я получала от прогулки удовольствие. Мы не касались интимных тем, не нужно было напрягаться и ограничивать себя в искренности. Мы шагали и разговаривали, разговаривали до бесконечности, пока не добрались до красивого причала, где на волнах мирно покачивались лодки и яхты.
Виктор закончил рассказывать про своего отца, который, несмотря на возраст, продолжал развивать бизнес, и мы некоторое время молча стояли у ограждения, глядя на воду. То есть, на реку и корабли смотрела я, а мужчина глядел на меня.
– Жаль, здесь звёзды плохо видно, – сказала я. – Ночное небо вызывает у меня странные, но приятные чувства.
– Какие же именно?
– Умиротворение, печаль, нежность… что-то дрожащее, чему ещё не придумали названия. Возможно, это память частицы меня, бывшей частью Вселенной?
Виктор снисходительно усмехнулся.
– Веришь в подобное?
– Да. Как и в бессмертие души без условий.
– То есть ты не религиозна.
– Частично. По настоянию тёти меня в детстве крестили, но я не следую церковным правилам. Вот природным – да. Для меня на данном этапе жизни куда важнее предотвращать грехи, чем замаливать их. К тому же, с некоторыми пунктами запретов я совершенно не согласна…
– Например? – улыбнулся он.
– Скрывать свою женственность. Можно быть красивой и скромной одновременно, и для этого не обязательно носить платок и невзрачную одежду. Если наши тела такими созданы, зачем их стыдиться? Что вообще стыдного в том, чтобы быть собой? И нет, я не имею в виду, что всем надо тотчас стать нудистами. Мы всё-таки в цивилизованном обществе живём, и должны соблюдать нормы приличия. – Я перехватила его странный, как будто насмешливый, взгляд. – Почему ты так смотришь?
– Не спеши обижаться, Олеся. Я благодарен, что ты делишься со мной мыслями и чувствами. Просто, говоря об этом столь серьёзно и взволнованно, ты выглядишь на удивление мило.
Я облегчённо хмыкнула.
– Спасибо. Обычно говорят, что я зануда.
