Жозефина почти поверила, что это правда. Она выпрямилась, чувствуя, как радость возвращает ей силы. Жизнь обрела краски, жизнь вновь хороша, если Гортензия любит ее; она выпишет хоть двадцать тысяч чеков, лишь бы дочь снова шепнула ей на ушко признание в любви.
Раздача подарков продолжалась. Зоэ и Александр громко выкликали имена, оберточная бумага летала по гостиной и корчилась в камине, на полу змеились обрывки лент, оторванные этикетки липли к чему ни попадя. Гэри подбрасывал в огонь поленья, Гортензия рвала зубами непослушные узлы, Зоэ дрожащими руками открывала конверты с сюрпризами. Ширли получила шикарные сапоги и собрание сочинений Оскара Уайльда на английском, Филипп – длинный кашемировый шарф небесно-голубого цвета и коробку сигар, Жозефина – полную коллекцию дисков Гленна Гульда[40] и «айпод» («Ой, да я не знаю, как с этими штуками обращаться!» – «Я тебе покажу!» – обещал Филипп, обнимая ее за плечи). Зоэ тащила рассыпающуюся охапку подарков к себе в комнату; Александр восторженно улыбался, в нем снова проснулось детское любопытство, и он вдруг спросил, ни к кому особо не обращаясь:
– Интересно, а почему у дятла никогда не болит голова?
Едва все отсмеялись, Зоэ тоже решила не отставать:
– А скажите, если долго-долго с кем-нибудь говорить, он может в конце концов забыть, что у вас большой нос?
– А почему ты спрашиваешь? – удивилась Жозефина.
– Потому что я вчера вечером в подвале ухитрилась так заболтать Поля Мерсона, что он позвал меня в воскресенье в Коломб[41], на концерт своей группы!
Она сделала пируэт и склонилась в глубоком реверансе, готовая принимать поздравления.
Недавней грусти как не бывало. Филипп откупорил еще бутылку шампанского и спросил, как там индейка.
– О господи! Индейка! – подскочила Жозефина, отрывая взгляд от круглых раскрасневшихся щечек дочки-балерины.
Какой же у нее счастливый вид! Жозефина знала, как та дорожила дружбой с Полем Мерсоном. Она нашла его фотографию в еженедельнике Зоэ. Чтобы Зоэ прятала фотографию парня – такого еще не бывало.
Жозефина помчалась на кухню, открыла духовку, проверила, готова ли птица. Нет, еще слишком бледная, решила она, надо прибавить жару.
Она возилась у плиты в своем белом переднике, сосредоточенно прищурив глаза, старалась полить индейку соусом так, чтобы не капнуть на раскаленный противень, и вдруг почувствовала, что на кухне кто-то есть. Обернулась, не выпуская ложки из рук – и оказалась в объятиях Филиппа.
– Как я рад тебя видеть, Жози! Столько времени прошло…
Она подняла к нему лицо и покраснела. Он прижал ее к себе.
– Последний раз мы виделись на вокзале, ты провожала Зоэ, я возил их с Александром в Эвиан…
– Да, ты записал их на занятия конным спортом…
– Мы встретились на перроне… Было жарко, июнь, легкий ветерок гулял под стеклянными сводами вокзала…
– Как раз начались каникулы. Я думала – вот еще один школьный год позади…
– А я думал, не пригласить ли с нами и Жозефину?..
– Дети побежали купить какой-нибудь воды…
– Ты была в замшевой куртке и белой майке, на шее клетчатый платок, в ушах золотые сережки, а глаза – ореховые.
– Ты спросил, как дела, я сказала – ничего!
– И мне очень захотелось тебя поцеловать.
Она подняла голову и взглянула ему в глаза.
– Но мы не… – начал он.
– Нет.
– Решили, что нельзя.
– …
– Что это невозможно.
Она кивнула.
– И мы были правы.
– Да, – прошептала она, пытаясь высвободиться.
