Она засмеялась, но как-то совершенно ожидаемо.
– Почему ты уехал? Мне всегда было интересно.
– Потому что не хотел больше жить там, где жил. Все максимально просто.
– Но почему? Ведь там остались твои близкие. Твоя семья, в конце концов.
– Да. Но жить там я, тем не менее, больше не хотел. Бывает же, что люди понимают, что совершенно чего-то не хотят. И понимаю это не только я, а каждый из нас. И ты тоже.
– Это похоже на упрек.
– Все упреки, которые не стоило говорить, я тебе уже когда-то сказал.
– А которые стоило?
– Нет упреков, которые стоит говорить.
– Все-то ты умничаешь.
Я не старался специально. Возможно, иногда выходило само собой.
Мы почти все допили, когда она спросила:
– И вот уехал ты, и тебе тут хорошо? Поменялось что-нибудь?
– Поменялось, конечно. Все вокруг поменялось. На первые пару месяцев. Потом все стало привычным. Кто-то из наших знаменитых эмигрантов говорил, что, уезжая, мы не меняем ни язык, культуру, географию или собственную природу, а одни печали на другие.
– Какие у тебя печали?
– Ну да, я тебе сейчас расскажу, а потом ты положишь мою сломанную голову на свои всеисцеляющие колени, что бьются, будто сердце, и мои печали на время умрут. Пойдем спать, такие разговоры меня немножко утомляют.
Я взял второе одеяло и лег на диван в комнате, которая не была спальней. И заснул, как только лег.
Ночью мне приснилось, что я вытащил ее из воды. Из реки, если быть точным. Я шел ночью по набережной и услышал всплеск, который вызывает падение достаточно тяжелого тела в воду с определенной высоты. Кто-то спрыгнул с моста. Поскольку звали меня не Жан Батист, я не убежал, успокаивая свою совесть, а спрыгнул следом за этим кем-то. Когда я вытащил его из воды, это оказалась она.
Сны вообще не отличаются последовательностью и проработкой всех мельчайших деталей. Потому что потом я увидел письмо, которое держал в своей руке. Там было что-то написано, но запомнил я только три слова. “Ненависть старше любви”.
Следующее, что я увидел, это как она садится в поезд на вокзале, а я ее провожаю. Двери закрываются, она машет мне с улыбкой на лице, а я стою на платформе и держу руки в карманах. Будто в каком-то старом кино.
Утром я проснулся, удивился, почему я сплю на диване, а потом уже удивился тому, что видел сон. Потом я встал, вышел на кухню, по традиции посмотрел на шуруп, а потом увидел на столе лист бумаги. На нем было написано:
“Доброе утро!
Прости, что я ухожу, пока ты еще спишь, но так надо, а подробности очень долго описывать.
Спасибо, что оказался здесь, и встретил меня с лишь умеренным раздражением вместо вселенского. Ненависть старше любви, мы оба это знаем и ничего с этим не сделаешь.
Я еще зайду перед тем, как уеду. Часа через два, скорее всего.
А еще, я не успела выпить сегодня кофе. Сделай мне…”
Я прочел письмо три раза, но плохо мне стало уже после первого. Письмо было по-настоящему страшным. Самое страшное было то, что я совершенно не знал, как и где ее искать. Она не оставила никаких координат, не сказала, куда идет. Даже гостиницу, в которой остановилась, не назвала. Я принялся было высчитывать, во сколько она ушла, и как скоро пройдут эти ужасные два часа, но дело это было заведомо бесполезное. Потом я схватил какую-то одежду, натянул ее на себя и побежал к реке. Может быть, мне повезет, и я чудесным образом успею, думал я, совершенно не понимая, что даже не знаю, куда именно успевать.
