Чёрная бабочка на красном колесе. Разные судьбы – разная правда - страница 12

После разгрома Врангеля в стране была очередная мирная передышка и матросы Волжской флотилии и перед новым назначением в Кронштадт получили отпуск. Оказался у себя на родине и матрос Ермолаев.

– Приехал к отцу в деревню, – рассказывает Иван Алексеевич, – Голод, разруха. Показал он полную сумку квитанций об уплате налогов. Хозяйство из – за этой продразверстки было совершенно разрушено.

– Много ли было у отца земли?

– Четыре десятины, и кормились на ней шесть человек. Пошел я жаловаться в местный комбед, там сидят шесть бородатых мужиков за бутылкой самогона. Ничего от них не мог добиться. Вот с таким настроением и приехали мы в Кронштадтскую радиоминную школу.

Ермолаев не был ни эсером, ни анархистом, более того, еще в 1918 году он сам создал коммунистическую ячейку. Но вот парадокс: из ее 14 членов в партию приняли всех, кроме ее организатора, И. Ермолаева.

– Я написал в анкете, что не согласен с аграрной политикой партии. Считал, что землю надо было отдать крестьянам, потому что они ее и так выкупили, ведь 49 лет русские крестьяне, и мой отец в том числе, за землю расплачивались. А Ленин решил ее национализировать, считал, что крестьянин не должен быть собственником, это все мелкобуржуазная стихия. Опирался он в своих теориях на пролетариат и люмпенов, а крестьяне – собственники ему были не нужны. Недоучел он психологии крестьянина, втискивал все в рамки своей революционной теории. Потом мне много раз предлагали вступить в партию, но после Кронштадта дороги наши с ней разошлись. Ленин считал, что крестьяне будут тормозом революции.

В конце 1920 года в Кронштадт по приказу Троцкого прибыло около 10 тысяч новобранцев, преимущественно из районов, где гуляли формирования батек Махно, Лихо и Ангела. Эти хлопцы, хлебнувшие свободы, были брошены в Кронштадт словно специально, чтобы создать там недовольство. Возможно, именно они и должны были стать горючим материалом или тем фитилем, который раздул бы еще один очаг в деле борьбы за мировую революцию. Кто знает, если бы тогда на пополнение в Кронштадт послали рязанских или вологодских парней, безропотных и темных, может быть, и события там пошли бы совсем по – другому.

– В Кронштадтском гарнизоне и на флоте поднялся ропот, что деревня, а с ней и страна гибнет от этой продразверстки, – вспоминает И. Ермолаев, – потом стали говорить, что надо послать правительству требования, чтобы делали что – нибудь.

В феврале 1921 г. остановилось несколько предприятий Петрограда, потому что не было топлива и сократили продовольственный паек. Забастовочное движение шло под лозунгом отмены диктатуры пролетариата и установления власти свободно избранных Советов. Понять людей было можно: война закончилась, пора было кончать с диктатурой и всеми ее атрибутами. Люди устали от трудностей. Нужна была передышка.

– Мы были отрезаны от страны и мало знали, что происходит в это время в Питере, – говорит И. Ермолаев.

Но слухи по Кронштадту ходили. Прибывшие из Петрограда моряки Григорьев и Савельев, освобожденные под поручительство матросов из Дерябинской тюрьмы, где они сидели за воровство, красочно рассказывали ужасные истории: опять зверствуют казаки, идут сплошные расстрелы, рекой льется народная кровушка. Виноваты во всем коммунисты. На линкоре «Петропавловск» появились эсеровские листовки, где предлагалось всем оказывать сопротивление власти.