У кошки четыре ноги.
– Я от Кирилла вам звоню, – еле слышно сказала Инга. Ее подташнивало.
– Архарова? По какому делу?
– По Волохову. Он сказал, вы можете помочь.
– Теперь печень, почки, всё в таз. От Архарова, говорите? Эй, только блевать мне не вздумай!
Двумя взмахами ножа Гриша артистически отхватил у куриц попки, положил отдельно, воткнул рядом пучок кинзы.
– Это вам, доктор, – ласково сказал курам.
Холодивкер на том конце распекала кого-то неумелого, потом вернулась к Инге:
– А больше ничего Архаров не просил передать?
– Постойте… А, это… Поражение неотвратимо? Ничья гарантирована? A-а, победа возможна при любом сценарии.
– Наоборот.
– Что наоборот? – не поняла Инга.
– При любом сценарии победа возможна. – На том конце вздохнули.
– А какая разница?
– В нашем деле каждое слово должно стоять на своем месте. Как орган в теле. Номер, с которого звоните, ваш мобильный?
– Да.
– Зовут?
– Кого?
– Вас, конечно. Как зовут нашего жмурика, я знаю. Ты, кстати, записал? – Холодивкер ругнулась. – Я тебе как зачет ставить буду, олух царя небесного?
– Инга Белова я, – сказала обреченно.
Сколько раз за вечер я сегодня представлялась?
– Кирилл меня предупредил насчет вас. Перезвоню. С этим вашим Волоховым надо разобраться. Им не только вы интересуетесь.
– А кто еще?
– Не по телефону. До встречи! – Холодивкер дала отбой.
– Курочки? – Гриша победно воткнул нож в деревянный стол и поклонился зрителям.
За пять лет до описываемых событий
– «Беги с ними! Беги и никогда не оглядывайся!» – повторил Вениамин. – Так шептала мама, обнимая меня на прощание. Сунула мне в руки хлеб вместе с чемоданом, и я бежал. Ребенком – в Англию, юношей – в Америку. Все дальше и дальше от Германии. За всю жизнь так ни разу не оглянулся. Я даже не пытался их искать…
Голос его сорвался в скрип. Снова явилась женщина в бледно-голубом халате, поставила на столик колпачок с таблетками, по-хозяйски поправила подушку, принесла Вениамину стакан и лекарства, бесцеремонно шныряя между креслом, где сидел Майкл, и кроватью его отца, как швабра.
– И предупреждаю: вам нельзя волноваться! – сказала она сладко. – Сейчас не время для серьезных разговоров!
– Как раз сейчас самое время! – рявкнул Вениамин. Она пожала плечами, не теряя резиновой улыбки на лице, и удалилась.
– Забери меня отсюда! – попросил он Майкла. – Я хочу умереть дома!
Майкл вздохнул:
– Пап, ты дома. На Берген-стрит, в Бруклине.
– Тогда почему здесь чужие люди? Кто эта женщина?
– Лара не чужая, она сиделка, помогает ухаживать за тобой, – проговорил Майкл терпеливо.
– Кажется, я тебя уже о ней спрашивал?
Майкл промолчал. Вениамин усмехнулся:
– Наверняка спрашивал. И не раз. Я все время хотел жить настоящим. Забыть свое детство. А теперь настоящее смывается. Дни уходят. Волна за волной – без следа. А прошлое вылезает наружу. Как берег во время отлива. Только его я помню отчетливо. Это в наказание. Я не исполнил долг перед отцом.
– Не могло быть никакого долга. – Майкл переубеждал отца мягко, вкрадчиво, слегка поглаживая его по запястью, как ребенка, которому приснился кошмар. – Что ты мог сделать? Ты был еще совсем маленьким! Только в этом и состоял твой долг – спастись и жить! Дедушка не стал бы требовать от тебя ничего другого!
– Тогда – возможно, – раздраженно отмахнулся Вениамин. – Но после войны, после воссоединения Германии! Я должен был поехать в Лейпциг. Должен был разыскать наш дом.
