Сказав это, рыцарь наполнил рог вином с Канарских островов и жестом ответил на тост своего воспитанника.
– Селден… – запинаясь, пробормотал Дик. – Селден…
Он снова остановился.
Сэр Дэниел опустил рог с вином, не попробовав его.
– Что такое? – крикнул он изменившимся голосом. – Селден? Говори! Что с Селденом?
Дик, запинаясь, рассказал о засаде и избиении приверженцев сэра Дэниела.
Рыцарь слушал молча, но лицо его судорожно подергивалось от гнева и печали.
– Клянусь моей правой рукой, я отомщу за это! – вскричал он. – Если мне не удастся, если я не пролью крови десяти человек за каждого из моих слуг, пусть отсохнет эта рука! Я сломал этого Декуорса, как тростинку, разорил его, я сжег кров над его головой, я выгнал его из этой местности. Неужели же он снова вернется, чтобы оскорблять меня? Ну, Декуорс, на этот раз плохо придется тебе!
Некоторое время он молчал, лицо его продолжало подергиваться.
– Ешьте! – вдруг приказал он. – А ты, – прибавил он, обращаясь к Мэтчему, – поклянись мне, что последуешь за мной в Моот-хаус.
– Клянусь моей честью! – ответил Мэтчем.
– Что мне делать с твоей честью! – крикнул рыцарь. – Поклянись мне счастьем твоей матери.
Мэтчем дал требуемую клятву. Сэр Дэниел опустил капюшон на лицо и приготовил колокольчик и палку. Это ужасное переодевание возбудило до известной степени чувство ужаса, пережитое его спутниками. Вскоре рыцарь поднялся на ноги.
– Ешьте скорее, – сказал он, – и быстро следуйте за мной в мой дом.
С этими словами он пошел к лесу, и вскоре звук колокольчика стал отсчитывать его шаги. Мальчики сидели, не дотрагиваясь до еды, и слушали, пока колокольчик не замер вдали, на вершине холма.
– Итак, ты идешь в Тонсталл? – спросил Дик.
– Да, что делать! – сказал Мэтчем. – Я храбрее за спиной сэра Дэниела, чем лицом к лицу с ним.
Они спешно поели и отправились по тропинке, которая шла по возвышенности среди леса, где большие буки стояли в одиночку среди зеленых полянок, а птицы и белки резвились на их ветвях. Два часа спустя они спускались уже по другую сторону и среди верхушек деревьев увидели перед собой красные стены и крышу тонсталлского дома.
– Здесь, – сказал, останавливаясь, Мэтчем, – ты простишься со своим другом Джеком, которого никогда уж больше не увидишь. Ну, Дик, прости ему все, что он сделал дурного, как он со своей стороны радостно, с любовью прощает тебя.
– Почему? – спросил Дик. – Ведь мы оба идем в Тонсталл. Я думаю, что буду видеть тебя там, и даже очень часто.
– Ты никогда больше не увидишь бедного Джека Мэтчема, – ответил мальчик. – Он был так труслив и надоедлив, и все же вытащил тебя из реки. Ты не увидишь его больше, Дик, клянусь честью! – Он открыл объятия; мальчики обнялись и поцеловались. – Знаешь, Дик, у меня дурное предчувствие, – продолжал Мэтчем. – Ты увидишь теперь нового сэра Дэниела: до сих пор ему все удавалось, и счастье сопутствовало во всем; но теперь, когда его постиг злой рок и жизни его могут грозить всякие случайности, он окажется плохим господином для нас обоих. Он, может быть, храбр в сражении, но у него лживые глаза, у него в глазах страх, Дик, а страх жесток, как волк! Мы идем в его дом. Святая Мария да выведет нас оттуда!
Они молча продолжали спускаться и наконец вышли к стоявшей в лесу твердыне сэра Дэниела – низкому, мрачному зданию, с круглыми башнями по бокам, покрытому мхом, со рвом, поросшим лилиями.
