– Хорошо спал?
– Не жалуюсь, – в конце концов, какое им всем дело? Хочет – спит, хочет – на дудке играет. Деревенскими командуй.
– А то наши хлопцы так, из шкоды, шутковать любят.
– Не слышал.
– Ну и лады. Даже хорошо, что выспался. Отдохнул, значит, – Василь осматривал комнатушку – как бы просто, незначимо, но Никифоров порадовался, что навел чистоту. Все же – не в лесу живем, опять же культура… – Не заскучал тут у нас?
– Я как-то…
– Понимаю. Но сейчас, сейчас, брат, нашлось тебе дело. Настоящее. Серьезное дело, не пустяшное, – Василь посмотрел прямо на Никифорова. Взгляд был – новый. Давеча совсем другие глаза были, нынче ж исчезла былая снисходительность старшего, даже безразличие (да, сейчас ясно стало – было оно, безразличие, просто из гордости он мысли такой не допускал прежде), а появился – интерес. Но вот что за интерес, Никифоров понять не мог. И некогда, Василь заторопил:
– Ты того, пошли, что ли, – и в голосе слышалась нерешительность, которой вчера и быть не могло.
– Куда?
– Да позавтракаем сначала.
Что будет после, Никифоров спрашивать не стал. Не пристало. Он человек взрослый, подождет.
Невдалеке от ограды, у березы, чахлой, наполовину засохшей, он заметил Кабыздоха. Пес кружился на одном месте, время от времени царапая сухую землю передними лапами, будто пытался вырыть ямку. При виде Никифорова он залаял, вернее, затяфкал – тихо, неуверенно, тоненьким щенячьим голоском.
Никифоров хотел было кликнуть пса, но постеснялся Василя. Тот равнодушно шел мимо, и Никифорову не оставалось ничего другого, как идти рядом, надеясь, что пес сам подбежит. С собакой было бы как-то веселее, Шагов через двадцать он обернулся, вроде бы и не на пса глянуть, а так, просто. Кабыздох оставался на месте, неотрывно глядя в сторону уходящих. Он еще раз тяфкнул, совсем уже тихо, и Никифоров поспешил отвернуться.
Завтракали они там же, где и давеча, у товарища Купы. И опять без товарища Купы.
– Он занят… – как-то неопределенно сказал Василь. Мол, и знать тебе не должно, а все же скажу из вежливости. – Позже… Позже ты с ним повидаешься, он спрашивал о тебе… А сейчас – с прошлого года мы радио хотели в селе установить. Да вот некому. Ребята наши, они в науке малость слабоваты, а оно, радио, селу ох как нужно. Москву принимать, и вообще – говорил Василь, а сам словно прислушивался к чему-то. – Ты – сможешь?
– А какое радио?
– Погляди, – Василь вышел в соседнюю комнату и вернулся с коробкой. – Премировали нас в том году, а лежит без толку.
– За что премировали? – спросил Никифоров и тут же обругал себя, тоже, любопытный выискался. Но Василь ответил охотно:
– А мы первые вышли по распространению политической книги. На каждый двор по семь с половиной брошюр вышло. Уж они вертелись-вертелись, да поняли – лучше добром взять. Шаршки, они далеко от нас отстали. Вот и премировали.
Радио оказалось простеньким: детекторный приемничек «Мир-2», наушники, провода.
– Так сможешь?
– Смогу. Мне бы еще медного проводу, антенну побольше сделать, лучше слышно будет. И заземление…
– Проводу? Это мы… Это мы сможем, – Василь даже обрадовался. – Тут связисты, батальон. Они дадут. Пойдем, прямо сейчас и пойдем…
Вел Василь другой дорогой, не той, что шли они вчера с Фимкой. Да и вывела она не туда.
Лагерь стоял в распадке – несколько палаток, больших, барачных, с деревянным оплотом, но видно было – ненадолго поставлены: не окопаны, и мусору рядом мало.
