– Не спится?
Она встала рядом с ним и с интересом заглянула в лощёное лицо.
– Как и тебе, – натянул уголок губ он.
Они помолчали, вслушиваясь в шум ветра и волн, бьющихся о борт.
– Кошмары мучают? – издевательски прошептала Лилит и лукаво сощурилась.
– Как и тебя, – снисходительно глянул на неё Климент. – У всех нас свои страхи.
– Я ничего не боюсь, – соврала девчонка.
– Неужели? – едко подметил Климент. – Тогда почему ты всё время скулишь во сне.
– Так это был ты!..– ошарашено выдохнула Лилит. – Зачем ты заходишь в мою каюту?!
Она возмущённо воззрилась на него, стиснув в кулаках тёплое одеяло.
Он оценивающе покривил губы.
– Проверяю.
– Что?
– Не сбежала ли ты. – Он понизил голос до шёпота и наклонился к ней так близко, что Лилит могла разглядеть тёмные прожилки в молочно-голубой синеве его глаз: – От одного нашего общего знакомого ты уже сбежала. А я, можно сказать, чувствую ответственность за твою маленькую жизнь. Ведь это я впутал тебя в наши опасные дела.
Лилит поджала губы и отвела глаза.
Папироса в жилистых пальцах Климента тихо тлела, выпуская в ночь тоненький дымок. Мужчина не спешил восстанавливать дистанцию, и Лилит брякнула:
– Не знала, что ты куришь.
– Курю, как видишь, – согласился он, выпрямился, затянулся и выпустил в звёздную ночь облако дыма. Лилит поморщилась, она терпеть не могла табачный запах. – Ты раскрыла мой секрет. – Климент усмехнулся с закрытыми глазами. – Прости. Тебе не предлагаю – малёк совсем, да ещё и дама.
Лилит презрительно фыркнула.
– Не нужны мне твои ци́гарки. Меня от одной вони тошнит. – Она брезгливо наморщила носик и выразительно отвернулась.
Климент беззвучно рассмеялся.
– Ты в своём репертуаре, девочка-кукла.
– Я не кукла, – проворчала Лилит, и лицо её было вполне серьёзным: аловатые губы плотно сжаты, обычно белое, как фарфор, лицо раскраснелось толи от холода, толи от гнева, а большие чёрные глаза метали молнии.
– Не кукла, – подтвердил Климент и протяжно хмыкнул. – А жаль. Тобой залюбоваться можно, когда молчишь. – И будто в подтверждение произнёс: – Ты очень красивая.
Лилит обомлела. Сказать, что у неё челюсть отпала – ничего не сказать. Уж от кого, а от Климента таких слов она не ожидала. Ещё и смотрит так тепло, но в тоже время изучающе.
Лилит стало не по себе. Ей было самодовольно приятно и одновременно жутко некомфортно. Захотелось скрыться под одеялом с головой, но она только ссутулилась сильнее и вжала голову в плечи.
Уже давно никто не называл её красивой. Само это понятие стало для неё чем-то размытым, туманными.
Пока Лилит таращилась на Климента, как на внеземное, странное и пугающее существо, он сложил окурок в серебряный портсигар и спрятал коробочку обратно за пазуху сюртука.
Он посмотрел на Лилит, насмешливо выгнув брови.
Черты лица у Климента резкие: острые скулы, острый подборок и нос. Но есть в нём и нечто приятное: тонкие, будто изогнутые в вечной насмешке, брови, таинственная полуулыбка, хитрый прищур.
Лилит и не заметила, когда их лица снова оказались на одном уровне. Губы к губам, глаза к глазам, ресницы к ресницам. У неё перехватило дыхание.
У Климента глаза светло-голубые, как полуденное небо, и смешливые морщинки в уголках. У Дая морщинка была меж бровей, а глаза серо-голубые, как штормовое небо. Какие же они разные.
Климент шарил взглядом по её лицу, как вор обычно шарит по карманам – быстро и цепко. Но не спешил сокращать последние миллиметры между ними.
