Черновики Иерусалима - страница 25



Я поведал старику Пьеротти о своей страсти к собиранию малоизвесиных текстов и сомнительных рукописей, и при следующей встрече он любезно передал мне машинописную рукопись своего фарса, вольный перевод которого я привожу ниже:

Куда ни глянь, кругом Иерусалим

Декорация представляет Пьяцетту в Венеции с коллонадой Палаццо Дукале.

Тарталья (вытирая лоб платком): Проклятая жара! Венеция несносна!

       Бригелла: И всюду немцы-педерасты…
       Тарталья: Томас Манн!
        Упадок, увядание культуры.
        Да, прав, конечно, радикальный Маринетти —
        Разрушить, утопить ее в лагуне,
        Отдать к чертям хорватам-недотепам.
        Мне хочется скорей вернуться в Рим.

Бригелла напоминает Тарталье о том, как накануне Венеция рукоплескала ему, когда он в своем великолепном мундире, со свойственной ему великолепной выправкой, в великолепной шапочке с пером, при виде которой на глаза каждого итальянца накатывают слезы, вышел на балкон. И каким униженным и жалким выглядел рядом с ним этот выскочка-канцлер в коричневом пальто, застегнутом на все пуговицы.

        Тарталья: О, этот Пульчинелла деи Тадески!
        Смесь раболепства с наглостью! (кривляясь) «Ушитель!
        В главе возьмой моей бессмертной книги…»
        Майн Карпфен! Рыбьим жиром истекает
        В своем пальто. Бессмысленный паяц!
        А эти водянистые глазенки!
        А усики! А челка! Пульчинелла!
       Бригелла: На вилле в Стра вы провели с ним вечер…
        Тарталья: О, это было сущей пыткой ада!
        Он мне цитировал без умолку себя.
        А ночью этот гнусный бред немецкий
        Тысячекратно был умножен комарами,
        И в липком жаре загородной виллы
        Они всё ныли и пищали, так что я
        Глаз не сомкнул ни на минуту, право.
        Уж заполночь ко мне пришел Буонопарте,
        Тяжелым задом на кровать уселся
        И молвил непреклонно и сурово:
        «Нельзя пускать в Европу обормота.
        Ты Австрию обязан защитить».

Бригелла сообщает, что иностранный гость вскорости должен закончить осмотр коллекции картин во Дворце Дожей и присоединиться к Наследнику Цезарей у коллонады. А вот и он сам!

Появляется Пульчинелла с томиком «Камней Венеции» Рескина в фишеровском карманном издании для немецких туристов. Бригелла удаляется, почтительно кланяясь.

       Пульчинелла: Майн штарший друг! Ушитель! Вот и
ви!
        Как много мне искусства в этот горотт!
        Вот это книга ошень помогайт.

Похлопывает ладонью по обложке перед носом у Тар-тальи. Тот, уверенный, что этот томик – не что иное как давешний «Майн Кампф», гадливо отшатывается.

        Тарталья (в сторону): Маньяк! Каррикатурра! Бур-
ратино!
        Пульчинелла: Я осмотреть хотель би коллонаду —
       О ней так много аутор написаль… (листает книжку)
        Вот тутт, вот тутт! Вот тутт в музеумфюрер…
        Тарталья (в сторону): Лунатик! Дзанни! Графоман
пустой!
        Сейчас опять затянет он волынку
        О превосходстве тупорылой расы…
(резко поворачиваясь к Пульчинелле, с вызовом)
        Я львицу вырастил! Италией назвал!

Пульчинелла, коверкая слова, рассуждает о том, что подлинно арийскому духу пристало черпать вдохновение не в носатых и бородатых старцах и не в дегенеративных еврейках с вырожденными младенцами, но в мужественных образчиках героической античности.

        Што это здесь? Так много винограда!
        Как путто разливается райнвайн!