– Были, но отчет, сама понимаешь, представят только через день.
– Они нашли приблизительное место снайпера?
– Снайпера?
– Да, Карпелов, снайпера. Попробуй попади с дальнего расстояния два раза точно в сердце.
– А я как раз и подумал, чего это снайперу два раза…
– Да я тоже не понимаю. Он убил его с первого выстрела. Зачем стрелял второй раз?
– Придется учесть предположения Сони Альбертовны, что ее хотели убить. С первого раза не попали, стреляли второй раз.
– Мне надо позвонить. – Ева достала телефон.
Она дозванивалась долго и только в машине, когда Карпелов въезжал во двор, где жили инвалид и Соня Талисманова, смогла пробиться в справочную хирургического отделения больницы. Мужчина, который так неудачно пристал к Сонечке в метро и подбил ей глаз, скончался сегодня в двенадцать двадцать. Второй, с пробитой каблуками грудной клеткой, вне опасности.
– Говори, что узнала, – попросил Карпелов, когда они просидели минут пять, не выходя из машины, а Ева застыла неподвижным взглядом на приборном щитке.
– Ох, Карпелов, я лучше промолчу. Показывай место.
Они обошли дом и осмотрели все еще открытое окно.
– Какой у Сони рост?
– Метр пятьдесят четыре, я узнал. Смотри. Метр пятьдесят четыре у меня здесь, – Карпелов приложил ладонь к груди. – Если стреляли в Сонечку, то целились в голову.
– Не сходится. – Ева отошла на несколько шагов.
– А! Это потому, что Соня приседала. Инвалид подтягивался на руках вверх, а она приседала, спасая свое целомудрие от вида мужского члена. Он, по ее словам, для этого и подтягивался.
Они прошли к строящемуся павильону кафе. Ева прочла вывеску о подрядчиках, Карпелов светил фонариком. Разгребая ногами строительный мусор, Ева задержала руку Карпелова и осветила у одного из окон небольшую площадку, которую кто-то расчищал.
– Угадала, – улыбнулся Карпелов и осветил улыбку, направив фонарик себе в лицо. – По предварительным расчетам специалистов, именно здесь и сидел стрелок. У этого самого окна.
Ева Николаевна опустилась на колени и принюхалась. Потом она обнюхала вставленную раму без стекол и стенку возле нее.
– Ну и как? – поинтересовался Карпелов, когда она опять задумчиво уставилась в окно. – Чем пахнет?
– Не обращай внимания, – Ева не заметила насмешку в его голосе, – у меня все признаки профессионального заболевания. Называется предвзятость. Наваждение какое-то, честное слово!
– Ты как бы уже знаешь, кто стрелял? У меня тоже бывает такое. Делись, Ева Николаевна, версией!
– Не могу. Кстати, про версии. Ты рассмотрел такую: Сонечка Талисманова, которая…
– Стреляет в инвалида сама, – закончил за нее Карпелов. – А как же, мои ребята, когда связали ее в отделении и заклеили рот, объяснили свое поведение именно такой версией, мол, сама Сонечка и сделала такую бяку. По правде говоря, они ее со страху заперли в камере в наручниках, но в объяснительной написали про версию. Я тебе так скажу: не ее методы. Совсем не ее. На кой черт ей оружие, она сама страшней атомной войны!
– Пороховой тест? – спросила Ева.
– Взяли. Чисто. В радиусе ста метров от дома оружие не обнаружено, обыск в квартире Сони ничего не дал.
– Слушай меня, Карпелов. В больнице умер нападавший из метро. Тот, который подбил Соне глаз.
– Я тебе говорил!
– Не перебивай. Что за этим последует? Ее должны вызвать как свидетельницу по убийству. Официально. Что сделает Соня? Расскажет, кто с ней ехал в метро и кто стрелял. Если успеет.
