Две недели были наполнены заданиями без передышки. Энтон железным хватом вцепился не только в свое отделение, но и в Первое со Вторым, забирая у них все больше дел. Он не боялся пересудов и доносов, а они уже были, и многие предрекали скорую бурю. Однако Д-Арвиль, видимо, питался злословием и неодобрением, на них, как на благодатной почве, он обретал все больше сил. Наблюдая за его действиями, Рейн сам чувствовал уверенность: он проявит себя, он поднимется, он уплатит семье за то, чего она лишилась из-за него.
– Тебе это подходит, – ухмыльнулся Аст. – Чтобы утолить свои амбиции, он и целую свору демонов призовет на помощь, а тебе придется расчищать перед ним дорогу.
– Наверное, – Рейн неопределенно повел рукой, что в равной степени могло означать и сарказм, и согласие.
Утром он получил приглашение от Энтона поговорить один на один. Место встречи было выбрано необычное: крыша Черного дома – однако куда сильнее удивлял сам факт приглашения. Рейн ждал его, надеясь, что усилия не прошли даром, но получив, засомневался: Энтон вполне мог запланировать короткую беседу, состоящую из одного «уволен». Практик твердил себе, что тогда нужды в разговоре бы не было, но неприятный холодок все равно крутился в животе. Если не сейчас, то шанса для ноториэса может уже не быть.
Открыв дверь на крышу, Рейн сощурился от яркого солнца. До лета оставался еще один месяц, а оно уже отвоевало себе место и дало не по-весеннему теплую погоду. Здесь, на высоте, дышалось легче: исчезли запахи мазута и копоти, сменившись ярким ароматом зелени и прохлады с реки. Погода и всякое отсутствие людей разом сделали жизнь почти что счастливой, и Рейн, продолжая щуриться на солнце и улыбаться, стянул с лица маску.
Внизу копошились люди: бесконечная череда адвокатов, счетоводов, секретарей в похожих темных костюмах спешила по улице и расходилась по офисам. Она принадлежала конторам и клеркам, и была вся такая серая и неприглядная, но уже за ней начиналась набережная Эсты, и ее сверкающие на солнце воды меняли вид города. Лиц будто был выстроен полосами, где серый чередовался с голубым или зеленым, и за рекой снова становилось уныло: за доками начинался промышленный район, фабричные трубы упрямо тянулись к небу, а дыма от них было так много, что воздух на той стороне казался плотнее.
От созерцания отвлекли шаги, и Рейн торопливо надел маску.
– Некрасиво, не правда ли? – спросил Энтон, улыбаясь.
– Кир Д-Арвиль, – практик положил руку на плечо и поклонился.
– Кир Л-Арджан. – Это имя прозвучало как чужое. Рейн вглядывался в лицо Энтона, но так и не понял, было это издевкой или дружеским расположением.
Глава встал у парапета и, сложив руки за спиной, уставился на улицу и людей внизу. Пауза затягивалась, Рейн не сдержал нетерпения:
– Зачем вы позвали меня, кир Д-Арвиль?
– Другие практики не задают вопросов первыми. Право быть ноториэсом дает многое, не так ли?
Рейн фыркнул:
– Право?
– Сними маску, – неожиданно сказал Энтон с легким, но выразительным нажимом.
Ноториэс медлил. Стен Черного дома обязательство практиков ходить в маске не касалось – оно появлялось только в городе, но Рейн редко снимал ее даже в здании Инквизиции, это стало привычкой, защитой, без нее он чувствовал себя нагим, открытым окружающим со всем своим прошлым и его грехами.
– Сними, – повторил Энтон. Слова уже отдавали приказом.
Развязав завязки на затылке, Рейн сунул маску в карман и встал правым боком. Это ставшее инстинктом движение не укрылось от главы.
