Черный барин - страница 12



Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.

Тёмный гость, видимо от удовольствия, аж захлопал и распахнул чёрный плащ:

– Вот такой высокий штиль подходит для истинно благородных людей, как вы!

– Премного благодарен, сударь. Понимаете, я стану выше всех императоров мира, а князья да столбовые дворяне в подмётки мне не будут годиться! Приближусь, так сказать, к сверкающим небесам…

А Тёмный гость всё обходительно улыбался и в согласии кивал головой, а после сызнова заглянул мне в глаза, словно хотел удостовериться, что я не шучу и не озорую. Помню, как у меня аж вновь холодок по спине пробежал, а гость шепчет так волнительно:

– Но вы, милостивый мой Анастасий Перфильевич, ведь разумеете, что вам придётся с лихвой заплатить за это щедрое, но противоестественное для потомков Адама и Евы одолжение с нашей стороны.

Тут меня охватила спесивая дворянская гордость, и как будто я даже покраснел, а со мной такого, поверьте, не случалось со школярских времён, когда наставники двойки мне ставили. А сам мыслю: будь что будет. Но из-за своего сумасбродства отвечаю ему так галантно:

– Скупиться, милостивый государь, я не намерен.

А мой визави и рад, будто только этого и поджидал: руки потирает. Мне бы бежать, а у меня ноги стали словно ватные, пошевелиться не могу.

– Тогда не будем откладывать в долгий ящик и поскорее перейдём к делу, грамотку одну подмахнёте – и все дела-с! У нас всё получается живо, одним духом, раз – и готово!

Тут Тёмный гость извлёк из внутреннего кармана кусок белоснежного пергамента и золотое перо и как-то вопросительно посмотрел на меня.

Я в ответ предлагаю учтиво:

– Чернила прикажете подать?

– Так не стоит беспокоиться, Анастасий Перфильевич, пустячок, право; пальчик свой слегка уколите да окуните пёрышко в кровушку и подмахните, подпись требуется ваша. А после мы быстро обработаем ранку серой. Знаете ли, у меня завсегда имеется с собой требуемый в подобной обстановке запасец.

– То бишь мне дóлжно расписаться кровью?

Тёмный гость, как сейчас помню, всё неотрывно смотрит мне в глаза и ласково так изъясняется:

–Кровью-кровью, а чем ещё, не колодезной же водицей прикажете, она для другого надобна. Ваша юшка[7] понадёжней всего будет, к чему канцелярщину разводить? Ваши дьяки не зря говорят: что написано пером, то не вырубишь топором. Да не переживайте вы так, раз – и всё. Зачем вам сдалась эта никчёмная душа? Поверьте, и без неё неплохо, даже удобнее! Нет её – значит, нет ни совести, ни отечества, ни долга перед семьёй и друзьями, ни такого глупого слова, как «надо». Вы, милостивый государь, будете ни к чему не привязаны, никому не обязаны, вечно живи ради себя да лишь только услаждайся! Разве, сударь, panem et circenses![8] – не это девиз нынешних времён: поболе хлеба и зрелищ? Ничего не переменилось со времён одного римского пиита, который так мешал нам своими сатирами.

– Ювенал?

– Но вы-то – не тот несчастный адвокатишка, что так любил насмехаться над всеми и в конце концов на старости, в семьдесят лет, за шутки над актёром отправился служить на границу империи, в самое захолустье, в Египет. А вы, милостивый государь, станете беззаботно порхать, как пёстрый мотылёк. Да нет – скорее как восхитительная бабочка, собирающая нектар с прекрасных цветков. А потом я готов проявить всяческое содействие, так сказать, в получении всевозможных наслаждений, коих целый легион. Они неведомы покамест обычному человеку, у коего век-то отмерен – всего-то ничего. Кстати, имеются даже воспрещённые в благородном обществе, но которые бывает, так страждет человек в своих капризах. Имейте это в виду, Ваше благородие, я в вашем полном распоряжении.