– Ну, Серок, держись! Сейчас ты у меня получишь! – шутливо пригрозила она собаке.
Пес взвизгнул, запрыгал вокруг, залаял, припадая на передние лапы и виляя хвостом. Поляна поднялась на ноги и позвала собаку:
– Пошли, баловень, домой, а то Яся, поди, волнуется – куда это мамка запропастилась?
В избе большая печь исходила теплом и уютом. Головокружительно пахло свежеиспеченным хлебом. Поляна только сейчас поняла, что у нее живот подвело от голода. Лучина роняла горящие угольки в подставленную лохань с водой, и те шипели, недовольные тем, что их век так короток.
Яся сидела на лавке у лучины и, напевая немудреную песенку, крутила веретено. Увидев входящую мать, девочка отложила пряжу и бросилась к двери.
– Матушка, бедная моя, устала-то как! Сколько же ребят ты сегодня вылечила?
– Постой, Яся, кто же к тебе заходил, да все рассказал?
– А никто. Я сама узнала.
– Сама? Как это?
– Да очень просто, мамочка. Я тебе сейчас все расскажу, только дай с тебя валенки стащить. Садись к печке, погрейся, пока я на стол соберу. Ты же голодная, поди!
Дочка проворно накрыла столешницу чистой льняной скатертью и напластала источающие сытный дух ломти хлеба, налила в глиняную миску дымящиеся щи, достала расписную деревянную ложку.
– Ешь, мамулечка!
– Спасибо, дочка. Сама-то что не ешь?
– А я не голодна.
Яся устроилась у стола напротив матери, подперла щеку ладошкой.
– Ты мне рассказать хотела…
– Я сейчас, сейчас. Вот ушла ты Беляну проведывать, а я – волнуюсь, места себе не нахожу. Так бы и побежала следом! Ты же знаешь, что Беляна – моя самая лучшая подружка. Как мне хотелось пойти с тобой вместе! Села я тогда к окошку, смотрю на узоры морозные, а сама представляю, будто я с тобой рядом. Вот, думаю, мы сейчас к крыльцу подходим, вот – дверь открываем. Ручка на той двери особая – из кривого вишневого корешка сделана. Вот в сени вошли…
Тут я, и взаправду, как будто с тобой рядом оказалась. На окошко смотрю, а не вижу его. Зато вижу сени темные с колодцем, а к нему ручеек светлый из-под двери горницы бежит, как во сне моем давешнем! Потом будто вошли мы в горницу, а Беляна на лавке лежит. И ручеек тот из живота ее начинается.
Ты с Беляной разговариваешь, только я никак не пойму, о чем вы. А потом ты как рассердишься, хвать меч – откуда он взялся – не знаю. Как рубанешь мечом по ручейку – и разрубила его. Беляне сразу лучше стало. А потом бабушка Поветиха пришла, и вы с ней к Ивице отправились, а потом к другим больным ребятам…
Дальше я не смотрела: успокоилась, ведь ты Беляне и Ивице помогла. Ну, думаю, ты и остальным поможешь. Занялась хозяйством – корову доить, печку топить, обед варить.
Поляна забыла про еду. Она во все глаза смотрела на дочку:
– Ты видела? Ты видела это? И ручеек, и меч – видела?
– А что тут такого, мамочка? Я всегда, когда волнуюсь за тебя, смотрю, что ты делаешь, если ты не рядом. А как же иначе? Помнишь, когда ты ходила Синюшку с трубы снимать, я тоже смотрела. Вот только мне непонятно, почему ты никому не сказала о тех четырех типах, какие в дедовой избе ночью сидели?
У Поляны ложка из рук вывалилась.
– Так ты и об этом знаешь?
– Знаю, конечно. Это же так просто!
– Ничего себе, просто! А еще за кем ты смотреть можешь?
– Не знаю, я не пробовала. Я же о тебе волнуюсь, а не о других.
– А о Беляне?
Девочка помолчала немного, подумала.
– Нет, ее я видела, когда ты рядом с ней была. А так, одна, она мне только снилась.
