Дина поступила на журфак заочно и осталась жить дома. Теперь учить можно было с утра и до ночи, даже не выходя из квартиры. Но так как наш городок маленький и слухи разлетаются быстро, про Дину узнали в газете «Городской рабочий» и предложили работу. После недели обсуждений с тетей Галей было принято сложное решение стать корреспондентом.
– Слушай, Олег, я придумала! – заявила за ужином Дина. – Давай я про тебя статью напишу? Про твою любовь к выпечке и про твои кулинарные данные.
– Вообще, я не люблю готовить. Потому что не умею, наверное, – воспротивился я. Хотя сам факт, что про меня напишут статью, мне понравился.
– Это вообще неважно, – Дина махнула рукой. – Мам, ты сделаешь завтра шарлотку? Я фотографа приглашу, мы фото для статьи сделаем Олега с шарлоткой, и все.
– Я еще не согласился! – опять возмутился я. – Точнее, я согласен, но мне не нравится, что за меня все решили.
– Ты еще не понял, что согласился, – отрезала Дина.
– Ты что ей позволяешь так разговаривать? – грозно наехал на меня отец. – Послал бы ее вместе со статьей. Тебе это надо?
– Коля, ну что ты!? – вступилась за Дину тетя Галя.
– Я ничто! Мать не воспитывает дочку, дядька будет воспитывать. Тоже мне пуп Земли нашлась. Ты завтра в футбол идешь играть с парнями? – обратился ко мне отец.
– Пока не знаю, – ответил я.
– Если в футбол не идешь играть, то на рыбалку пойдем.
Слово «рыбалка» для меня – синоним каторги. Отец был ярым фанатом рыбалки, и по определению таким должен был быть и я. Может, я бы и полюбил рыбалку, если бы она была в меру: посидеть с удочкой часок-другой. У отца рыбалка проходила гораздо насыщеннее. Часа в три ночи мы уже вставали, шли в навозник копать червей. С собой брали удочки, донку, спиннинги, лежень, сваренный прикорм, накопанных червей, запасные лески, крючки, блесна. Еще весла от лодки и рюкзак еды и воды. На рыбалке проводили весь день, часов до одиннадцати вечера. Меняли кучу мест за день: в одном месте шекелю наловим, в другом лещей, в третьем щук. Я почти весь день сидел в лодке с сонным видом. Иногда мы причаливали к берегу, где можно было немного размяться или даже побегать, пока отец не накричит, что я пугаю рыбу. Весь день я мечтал о дожде. Дождь мог стать спасением. Я был счастлив, когда начинал накрапывать дождь. Внутри меня начиналось безумие. Я молился всем богам о ливне, как крестьянин в засушливое лето. Отец вглядывался в тучи, оценивая продолжительность небесного плача. Я вглядывался в его лицо и ждал приказа о сматывании донки и удочки. Чаще бывало по-другому. Он, посмотрев на тучи, говорил, что дождь ненадолго и нет смысла уходить. Тогда я начинал опять молить всех богов о том, чтобы дождь прекратился. Мокнуть без пользы не очень приятное занятие. Моя сонливость и пассивность проходили только тогда, когда мы возвращались домой. Откуда-то появлялись силы грести. Я с остервенением отталкивался веслом от воды, каждый взмах весла приближал меня к дому. По дороге домой я становился веселым и разговорчивым. Отец, естественно, это замечал и его это забавляло.
– Не, я не в том плане, что мы в футбол не идем играть, мы с пацанами, если что, в лес за грибами собирались, – про лес я придумал на ходу. На рыбалку идти нет никакого желания. – А так мне пофиг, можно и сфоткаться для статьи.
– У тебя такая речь засоренная, это так стремно, – поспешила вновь поучить меня Дина.
