«Форменный дурак, этот брат твоей подруги! – говорит Люля. –
Добавил седых волос мамаше и едва не свел в могилу папашу. Кошмар что устроил; как они носились по вокзалам, в штаб, в полицию! Герой! Прислали назад в вагоне с арестантами».
Март 1915 года принес надежду на приближающееся окончание войны. Взятие Перемышля! Нашим войскам сдалась первоклассная австрийская крепость; воскресли времена Плевны! После Перемышля театром военных действий станут Силезия, Моравия, Чехия. Из Чехии, где семь миллионов чешского народа и четыре миллиона словацкого ждут освободительного появления русских войск, удобный путь по долине реки Эльбы ведет в Саксонию; оттуда прямая дорога: на Берлин! Так тогда рассуждали.
В Петрограде в день известия о взятии Перемышля публика неистовствовала, несмотря на ужасную метель. Занятия отменили; учащаяся молодежь заполнила Невский; пели гимны, кричали ура, «на Берлин!», целовались с незнакомыми курсистками. Вьюга, флаги; более я никогда не видел столь восторженной толпы. Все возбуждены, всем весело!
Идем с барышнями Фиалковскими мимо городской думы – на каланче безуспешно водружают флаги, ветер их срывает; один полетел вниз, в кого-то попал – в публике веселье! Барышни замерзли – мы отправились в кинематограф «Монтрэ» на Садовой; смотрели американские съемки военных действий в Черногории и танцоров-негров.
По Садовой вернулись на Невский – застали безумие восторга: приветствуют государыню императрицу Марью Федоровну. У ней выезд из Аничкова дворца; молодежь облепила сани со всех сторон и не пропускает. Хотели качать сани на руках; Марья Федоровна еле отговорилась и продвигалась среди толпы крайне медленно, счастливо улыбаясь всем и милостиво кланяясь…
Затем проходят месяцы – конца войне не видно. Из осколков впечатлений 1915 года: уже и поздняя осень. Петроград украшен флагами и ельником; учащимся дали отпуск от занятий по случаю очередной годовщины восхождения на престол государя императора.
Кадет Гаврилов, барышни Фиалковские и я шлепаем под зонтиками по лужам мимо Исаакия. Направляемся в Мариинский дворец, где открыли Музей ужасов войны. Там представлены труды чрезвычайной следственной комиссии сената для расследования нарушений законов и обычаев войны австро-венгерскими и германскими войсками.
В музее картина апокалипсиса: фотографические снимки.
Скелет воина, повисший на заграждении из колючей проволоки; черный дым от сжигания груды мертвых тел на поле боя; сотни павших лошадей; британские врачи оказывают помощь немецким раненым; наши раненые, добитые штыками и ружейными прикладами; портреты нижних чинов с вырезанными языками и глазами, вытекшими из орбит от немецких газов… Европа усеяна телами убитых. Люди ХХ века сошли с ума.
Публики в музее нет. Служитель сообщает: посещают музей весьма немногочисленные любопытные, не у всех хватает нервов хладнокровно переносить ужасы германских и австрийских зверств, чинимых с нашими военнопленными.
Ко всему прочему публика притерпелась к войне, говорит служитель.
Бегство Гаврилова, фортель Мурки
Вот уже и вторая зима войны. В ноябре 1915 года кадет Гаврилов не является в корпус к началу занятий 2-й четверти. Выясняется, он отправился в действующую армию. Письмо от него приходит ближе к рождеству: Гаврилов несет службу нижним чином в 10-м Сибирском стрелковом полку.
Мурка страшно тосковала по Гаврилову! И выкинула фортель: рванула вслед за ним на театр военных действий. После уроков поехала на вокзал, поездом отправилась вначале в Гатчину. В Гатчине зашла в парикмахерскую, остригла себе волосы и здесь же их продала. На вырученное купила на рынке мужской костюм. По пути обратилась с каким-то вопросом к ремонтным рабочим – была задержана и доставлена в полицию.
