Воевать с матросами приходилось по всем поводам.
Неприятель, несомненно, прикладывал свою руку к развитию волнений среди нижних чинов. Однако и без сторонней поддержки русские матросы отличались непередаваемым упорством в своем нежелании исполнять приказы начальства.
Попав в Гельсингфорс, мы, кадеты младшего специального класса, увидели толпы пьяных русских моряков: фуражки на затылке, честь не отдают – посмешище для финнов и очаг заразы для сухопутных войск; городская гауптвахта переполнена нашими матросами – справиться с этой стихией не представляется возможным. Тяге матросов к вину и к анархии не в силах противостоять ни гауптвахта, ни просветительские лекции офицеров, ни устройство женами офицеров оркестра балалаечников для нижних чинов – досадное открытие! До учебного плавания русский матрос существовал для меня в набожном образе хоругвеносца Степана Коровкина или тоскующего по Японии матроса Федорова, дядьки нашего друга Леньки; и прочих добрых малых, простодушных и приветливых осташей.
Хорошей стороной плавания стало приобретение новых товарищей. Мой самый близкий кружок состоял теперь из одноклассников Петра Рукши, Шурки Муравьева (кличка Шу’a), Коли Богомолова (кличка Медуза) и старшеклассника Степана Мурзы-Мурзича (кличка Мурза). Я получил кличку Репа – куда от нее денусь? Репой я был в Первом кадетском, Репой оказался и в Морском.
Что еще добавить к лету 1916 года? Из-за трудностей с летним разъездом (поезда сократили, билеты перетекли к железнодорожным мародерам) Мурка и Люля на каникулах к дедушке в Лугу не уехали. Остались в Петрограде. Занялись саморазвитием: записались на женские шоферские курсы автомобильного отдела земского союза.
С осени всякую субботу Мурка находила предлог, чтоб увильнуть от занятий в гимназии: утром ехала на распределительный пункт Финляндского вокзала. По субботам в 10 ч. 30 минут на вокзал прибывала через Финляндию из германского плена очередная партия бывших русских военнопленных, офицеров и нижних чинов. Мурка высматривала во всех колоннах Гаврилова; безрезультатно. Гаврилов пропал – его не было ни в списках погибших, ни в списках раненых, ни в списках военнопленных.
Эту – лирическую – страницу своего финляндского дневника пишу 2 марта 1919 г. Сегодня 17 февраля по-старому: корпусной праздник Первого кадетского корпуса.
Мне вспоминается 1917 год: как сейчас вижу князя Иоанна Константиновича в столовой Первого корпуса, где мы, «окончившие», сидим вместе с ним за чаем после панихиды в корпусной праздник. Он балаганил с нами, и смех раздавался под сводами помещения, где мы так часто кричали несмолкаемое ура в честь императора и России…
Война отменила незыблемую традицию корпуса: ежемесячные обеды для бывших кадет. С сентября по май месяцы каждое 17-е число в покоях князя Меншикова в 6 ч. вечера устраивали обеды с закуской и вином. Всем (!) живущим в столице и ее окрестностях однокашникам, которых насчитывалось обыкновенно плюс-минус 300 человек, рассылались именные повестки. Бывшим же кадетам, живущим за пределами столицы и могущим быть в Петербурге в этот день, всегда было милости просим в стенах родного питомника: им приглашений не требовалось, их всегда ожидали.
