Жизнь знает, что делает, и если она стремится разрушить, то не нужно мешать, так как в помехе мы преграждаем путь новому представлению в себе за рожденной жизни.
Современность изобрела крематорий для мертвых, а каждый мертвый живее слабого написанного портрета.
Сжегши мертвеца, получаем 1 г порошку, следовательно, на одной аптечной полке могут поместиться тысячи кладбищ.
Мы можем сделать уступку консерваторам, предоставить сжечь все эпохи как мертвое и устроить одну аптеку.
Цель будет одна, даже если будут рассматривать порошок Рубенса, всего его искусства, в человеке возникнет масса представлений, может быть живейших, нежели действительное изображение (а места понадобится меньше).
И наша современность должна иметь лозунг: «Все, что сделано нами, сделано для крематория».
Устройство современного музея есть собрание проектов современности, и только те проекты, которые смогут быть применены к остову жизни или в которых возникнет остов новых форм ее, могут быть хранимы для времени.
Если в глухую деревню мы привезем тракторы или автомобили и привезем соответствующие школы, то вряд ли окажется необходимым рядом устройство тележной учебы.
Если мы современной техникой в деревне в недельный срок сможем поставить и оборудовать трехэтажный дом, то вряд ли придется пользоваться старой формой стройки.
И деревня скорее пойдет за готовыми домами, нежели в лес рубить дом.
Следовательно, необходимо живое осязать неразрывно с жизнью и музеем такового искусства.
Есть живая форма жизни, которая, изнашиваясь, перевоплощается в другую или заменяется живой ее износившаяся часть.
Не смогли мы сохранить старую стройку Москвы под стеклянны‹м› колпак‹ом›, зарисовали рисуночки, а жизнь не пожелала и строит все новые и новые небоскребы и будет строить до тех пор, пока крыша не соединится с луною.
Что же тогда представит собою избенка Годунова или палаты Марфы?
Скорее можно пожалеть о сорвавшейся гайке, нежели о разрушившемся Василии Блаженном.
Стоит ли заботиться о мертвом.
В нашей современности есть живые и есть консерваторы. Два противоположных полюса, хотя в природе полюсы держатся друг друга, но нам это не указ.
Живые должны эту дружбу расторгнуть и делать так, как нужно нашей творящей жизни, и так же быть беспощадным, как время и сама жизнь.
Жизнь вырвала из рук музееведов современность и то, что они не консервировали. Мы можем собрать как живое и непосредственно соединить с жизнью и не дать законсервировать.
На что нам мануфактура Барановых, когда у нас есть текстиль, поглотивший, как крематорий, все заслуги и достоинства старых мануфактур.
И не знаю, будет ли плакаться поколение по старой мануфактуре.
Путь изобразительного отдела лежит через объем и цвет, через материальное и нематериальное, и оба соединения образуют жизнь формы.
На улице и в доме, в себе и на себе – отсюда живое, и в этом наш живой музей.
Думаю, что устраивать саркофаги ценностей, устраивать Мекки для поклонения не нужно.
Нужно творчество и фабрика изготовления частей, чтобы разносить по миру, как рельсы.
Всякое собирание старья приносит вред. Я уверен, что если бы был своевременно уничтожен русский стиль, то вместо выстроенной богадельни Казанского вокзала возникла бы действительно современная постройка.
Консерваторы заботятся о старом и не прочь, чтобы какой-либо лоскут приспособить к современности, иначе говоря спину современности к чужому.
