И она картинно повернулась к своим товарищам. Те укоризненно покивали головами, явно негодуя на то, что я посмела выдвинуть такое смехотворное оправдание.
– Видела бы вас сейчас Маргарита Васильевна! Вот достойный человек! А вы её обманули! – продолжала линчевать меня Бэла Рустамовна. – Вы ведь взрослая женщина! Неужели вы всерьёз рассчитывали, что посулите на словах несуществующие материалы, и мы вам поверим? Или примем во внимание письмо, сочинённое на вашей кафедре? Ах, она такая, ах она хорошая! Не смейте её трогать! А ларчик просто открывался! Вам нечем подтвердить своё авторство! И вы начинаете юлить и нести околесицу! Подначиваете своих коллег, чтобы они за вас заступились! Неужели вам не совестно?
Подобное отношение меня сильно покоробило, и я покинула негостеприимный кабинет, чтобы не сорваться и не нагрубить в ответ. Несомненно, моё положение ухудшилось бы чрезвычайно.
Бэла Михайловна что-то выкрикнула мне вслед, но я решила не переспрашивать и отправилась читать лекцию. Лекция не получилась – это следует признать. Когда все мысли только об одном: нашли домочадцы искомое, или нет. Тут не до занимательной подачи материала. Тут читаешь с конспекта и вдруг забываешь, в каком месте читала и вообще о чем речь. А сама прислушиваешься, вдруг да завибрирует мобильник в кармане пиджака.
Но, увы! Лекция закончилась, а из дома – ни ответа, ни привета. И пока я грустно размышляла, что мне делать – пойти на кафедру, или на улице покурить, ко мне приблизился очередной посыльный из первокурсников:
– Вас, это, в ректорат требуют!
В ректорат, так в ректорат. Я грустно кивнула в ответ и пошагала на свою Голгофу. Хорошо хоть никаких тяжестей тащить не пришлось.
Белявская восседала в кресле, подобно Зевсу Громовержцу. А вдоль длинного стола в рядочек устроилась министерская троица.
– Здравствуйте, Маргарита Васильевна! – тихо поздоровалась я.
– Не ожидала я, Валерия Михайловна, от вас такого! – тяжело заговорила ректор. – Да вы хоть понимаете, что сами себе всю карьеру перечеркнули! Если ВАК лишит вас степени при таких обстоятельствах, то о психологии вы можете забыть. И как вам вообще могло прийти в голову вводить в заблуждение Ланье? Выйти на защиту с липовыми данными? Ой, у меня слов нет! Зла не хватает… А какое пятно на институт?
– Да уж! – подхватила эстафету Бэла Рустамовна. – Наше пребывание здесь заканчивается, и уже завтра я буду с докладом у министра. Пусть случившееся для вас станет уроком, что все тайное рано или поздно становится явным. В вашем случае – рано.
Я стояла и думала, что все это неправда, этого не может быть, это блеф. Но нет, никто не улыбался и не говорил, что я – молодец, что это был просто Розыгрыш и меня все это время снимали скрытой камерой. Что я могла сказать в своё оправдание? Ничего!
– Вы свободны, Верницкая, – донесся до меня из тумана голос Белявской. – А потом я вас жду у себя в кабинете в четыре часа дня.
– Хорошо, – безучастно откликнулась я и вышла в приёмную. Занятия уже начались, и у меня по плану сейчас значился семинар с третьекурсниками, но боль, гнездившаяся в груди, была настолько сильна, что я, наплевав на обязанности, вышла на улицу и в одиночестве устроилась покурить.
Но и тут меня достали. Скрипнула дверь, и на крыльце возник Пупс. Он спустился ко мне и тоже вытащил сигарету. Я отвернулась, но не ушла, в конце концов, я первой встала на этом месте.
