Святик: – На смерть?
Дед: – Полностью!
Святик: – По вам не скажешь…
Дед: – Сам в шоке!
Святик: – Это как же?
Дед: – В голове всё переворачивается…
Святик: – Я не о том. Чем убили?
Дед: – Трубой.
Святик: – Трубой?!
Дед: – Ага…
И он снова поник, будто его выключили.
А сосед с густыми бровями скрутил в трубочку лежавший на столе лист бумаги, приставил к губам и воспроизвёл тихое и лёгкое «Ду-у-у…!».
Глаза похожие на спаниеля стали более грустными, а общий вид старика вызывал чувство жалости и сострадания.
Бумажная трубка раскрутилась и легла опять на стол. «Лицедей» нахмурил густые брови, явно понимая свою неуместность, похлопал деда по спине.
В голове у Святика возник вопрос, он думал, задавать ли его…
– Это не была труба самая обычная, как то могли бы вы подумать. Я не нагрел никого по голове, не проломил черепа. То не была труба водопроводная, ни канализационная. У меня, сказать честно, мыслей об убийствах никогда не было. Чтоб вот так завалить человека. Не-а..! Никккогда!
– Так что же произошло? – Спросил Святик и обратил внимание на соседа с густыми бровями, тот задействовал лист бумаги для оригами. Что складывал, пока понять сложно.
– Да что произошло… – странно прозвучало высказанное, интонация была вопросительной. – Не помню всего. Пьян был. Когда проснулся, вокруг темнота и узкая полоска света тянулась снизу вверх. Я прищурился – резало глаза. Во рту, как кошки нагадили и ещё знакомый запах, его я старательно пытался вспомнить. Изо всех сил напрягся, чтоб встать. Ноги ватные, залежавшиеся – кровь по ним бежала с трудом, – я это чувствовал. Когда поднялся, правую ногу невыносимо обкалывало со всех сторон. На ней я не мог стоять ещё минут десять. Качало меня во все стороны. А свет пробивался очень слабый, как выяснилось, горел фонарь для обхода помещений сторожем. Вот его-то свет и разделял занавесы, за которыми оказался я. А был то наш не мудрёный «театр», – старый, запущенный, никому не нужный районный клуб (вот что за запах – старый, плесневелый, сырой, местами замшелый клуб с залежавшимися декорациями, плакатами и транспарантами). Короче, проснулся за кулисами, стою, жду, когда нога в себя придёт. И что характерно, подмышкой зажимаю трубу – инструмент свой, – она со мной столько похорон прошла. Я вышел на сцену, огляделся. Фонарь светил бестолково. Не понимаю, что можно увидеть при таком освещении. Нога продолжала болеть и я сел на стул в углу, а трубу положил на колени. Подумал, чего просто так сидеть, дай-ка поиграю, всё равно нету никого. Трубу к губам и при первом же моём выдохе что-то не далеко от меня рухнуло на пол. Я одёрнулся. Оглянулся. Никого. Только решил продолжить, как понял, нога в порядке, можно идти. Глаза уже привыкли. Ориентируясь на расположение фонаря, я двинулся на выход, и споткнулся обо что-то. Нащупал тело. Оно лежало не подвижно, как мёртвое. Это меня сильно напугало. Я даже не вызвал скорую. Просто сбежал. На репетицию пришёл на следующий день, изо всех сил сделав вид, что меня не было в клубе три дня. Умер Федя, наш альтист. Я же понял, речь шла о том самом теле, его обнаружила уборщица. Она вызвала скорую. Но прошли сутки, как его обнаружили. Мне сделалось стыдно. И страшно. Я боялся сесть в тюрьму. Боялся, что меня обвинять…
Старик подумал, глянул на своего соседа, тот уже сложил из бумаги пароходик и поставил перед собой.
