– Вы, однако, в хорошем настроении, граф Потемкин. И то, что чувствует сердце, вас любящее, замечать не намерены.
– Я повсечасно принадлежу только вам, моя всемилостивейшая государыня! И ежель есть в чем-то моя вина, так только в одном: я люблю вас свыше разума и душевного предела, отпущенного мне Богом, и потому в иные разы не владею собой…
– Я весьма скучала, сударушка, не видевши тебя два дня с лишком. Благополучно ли прошли именины у матушки? Довольна ли моим гостинцем?
– Премного тронута и велела кланяться за оказанную Вашим Императорским Величеством милость! Вы знаете, что для меня мать. И я готов за это… – Потемкин вдруг опустился на колени и преклонил голову, и Екатерина любовно погладила его красивые, кольцеватые темно-русые волосы.
– Встань, батинька. Я и так знаю, что ты – мой. А ты ведаешь, что другого мне дружка и мужа не надобно… Садись к столу, давай дела вершить. Артикул Указа о сбавке с продажи соли, который я поручила составить вам, Григорий Александрович, состряпан прескверно. Прошу его переделать и написать порядочно.
– Незамедлительно приложу все усилия!
– Мы уже обсуждали в Совете и с вами вели речь о судьбе Сечи. И коль назначены вы генерал-губернатором Новороссии, то и должны по сему вопросу надлежащее мнение составить и вывод принять.
Потемкин сосредоточенно помолчал. И, поймав взгляд императрицы, заговорил таким уверенным тоном, что легко было догадаться, что он немало размышлял над этой чрезвычайно непростой проблемой и у него готово свое обоснованное решение.
– Границы нашей империи на юге, Ваше Величество, придвинулись к Черному морю благодаря победе над Портой. Запорожцы, прежде охранявшие их и непрестанно воевавшие с недругами нашими, сие назначение утратили. Мне пришлось командовать их полками, и могу засвидетельствовать их отвагу и боевое умение. Они даже приняли меня в Сечь, в запорожские козаки, дав прозвище Грицка Нечесы.
– Верно дали. Кудри твои не расчешешь гребнем, – добродушно заметила Екатерина. – Жалобы на притеснения запорожцев, как ведомо мне, в изобилии поступают от новороссийских поселян. Иначе как разбойниками, запорожцев и назвать нельзя. Что скажешь, батинька, на сей счет?
– Совершенно так! В Новороссии проживает около полутора сотен тысяч жителей. Освободившись от ратных забот, запорожцы принялись чинить козни супротив поселян, не гнушаясь ни добром их, ни землями, ни людьми. Почитай, на каждого запорожца приходится один пленный поселянин!
– Слугами, стало быть, доблестные «лыцари» обеспечились? – полувопросительно, с затаенным недовольством проговорила Екатерина Алексеевна и заключила: – Положить конец бесчисленным разбоям! Мне не надобно этого осиного гнезда, способного одурманить людей и зажечь на всю Россию новый бунт. Они стали дерзкими и недопустимо алчными, а посему следует действовать властно!
– Как главнокомандующий казачьими войсками полагаю, что такое решение весьма своевременно. Запорожский кош подлежит устранению.
– Тебе известно, друг мой, как я не понарошку пекусь о народе. Однако терпеть большую шайку нечестивцев, кои никому не подчиняются, а живут по своему уставу, более не стану. Зело вредно сие для всей нашей политики. Сегодня же отправлю я личную депешу малороссийскому губернатору Румянцеву. Пусть войска, возвращающиеся с Дуная, повернет на Сечь. Благо находятся они в походном порядке и со всем оружием. А поелику запорожцы обижают донских казаков, захватывая их земли, пусть не преминет взять в дело и донцов. У меня на них особая надежа!
