Утром на переговоры прибыли правитель едисанцев и буджаков Джан-Мамбет-бей и новый ногайский сераскир Шагин-Гирей. В комнату высокого русского посланника, им хорошо знакомого, они вошли порознь. И это не осталось незамеченным Евдокимом Алексеевичем. Он переглянулся со своим секретарем и переводчиком Андреем Дементьевым. По всему разговор предстоит непростой!
– Я рад приветствовать ваше высокопревосходительство, – подчеркнуто официально обратился Шагин-Гирей. – Вы многое сделали для моего народа, да не оставит вас милость Аллаха!
Шагин-Гирей, вкусивший и меда, и яда власти, в двадцать лет назначенный Керим-Гиреем ногайским сераскиром, ныне вновь занимал эту высшую военную должность. Но, судя по его усталому виду и холодному выражению глаз, проблем у ставленника русской императрицы было предостаточно.
А Джан-Мамбет, заметно одряхлевший и морщинистый, напротив, был разговорчив и спокоен. Только больше прежнего щурился – вероятно, слабели глаза. На нем щетинилась, во весь рост, просторная волчья шуба, скрывая ноги. И хотя в приставстве топили печь, ногаец не снял ни одежды, ни лисьего малахая.
– Я прибыл к вам, достопочтенные вожди, по поручению всемилостивейшей государыни Екатерины Алексеевны. Новые обстоятельства… – Щербинин умолк и проговорил внушительней. – Новые обстоятельства, открывшиеся нам в последнее время, связаны с будущностью дружественных нам орд и всей державы нашей. Мы знакомы давно, многажды встречались, и я надеюсь, что найдем взаимопонимание.
Джан-Мамбет слушал не шевелясь, как истукан. А сераскир перебирал в руках черные агатовые четки и время от времени поправлял воротник своего верблюжьего кафтана. Он старался выглядеть солидным, но внутренняя тревога не покидала его.
– Прежде всего, я хотел бы выслушать вас, – доверительно произнес Щербинин, поворачиваясь к правителю ногайцев и отдавая ему дань уважения как старшему по возрасту. Шагин обидчиво прищурил глаза. Кровь бросилась ему в лицо. Наследственный хан, очевидно, посчитал себя уязвленным.
– Передай, Евдоким-эфенди, царице, что совсем плохо стало жить ногайцам, – медленно подбирал слова переводчик, ловя сбивчивую речь бея. – Снега очень много, а корма для скота очень мало. Едисанцы и буджаки обеднели и испытывают голод. Нет ни хлеба, ни проса. От хворей много помирает детей и стариков. Мы не можем находиться в степи. Мы хотим переселиться к горам, где для укрытия есть леса. Часть едисанцев ушла за Кубань. На той, турецкой стороне зимуют и другие орды. Турки им дают деньги и привозят продукты. Этого и мы просим у царицы Екатерины. Многие мурзы ропщут и предлагают вернуться в Бессарабию или в Крым. Они считают себя подданными хана и отказываются подчиняться русским.
– В приграничные крепости, откуда ведется торговля с ордами, уже отправлено четыре тысячи четвертей хлеба и круп. Это не меньше, чем в тот год, когда я впервые приезжал сюда. Нужды едисанцев и буджаков, степных кочевников, нам известны. Вы вольны расселяться по всей территории Правокубанья – от Азова до Еи и далее, на юг. Однако есть одно условие. Вдоль берега Кубани находятся наши пограничные заставы, и скопление людей там недопустимо, – предупредил Щербинин, встречая колючий взгляд бея. – Новые селения необходимо обустраивать на наших землях. Хотя бы временные – на зимние месяцы. Не стану перечислять все выгоды для ваших людей. Мы не намерены диктовать им образ жизни, уважаем вашу волю и выбор. С этой целью и задумала императрица создать Татарскую область, населенную ногайцами и иными племенами. Возглавить ее должен выборный правитель, пользующийся уважением.
