Войдя в дом Филимоновой, Реваз услышал слова упрёка Серафимы Евгеньевны, обращённые к сыну:
– …а ещё брат называешься! Не мог настоять на своём! Я что… уговаривала её… бесполезно! Не слухает меня, а тебя она побаивалась… помнится… в детстве…
– Так то в детстве, матушка, а ныне она сама мать и не первый год уже. Для неё сейчас авторитет муж, а если он не настоял на её возвращении домой, значит, сам того хотел.
– Здравствуйте Серафима Евгеньевна! – прервал разговор матери с сыном Реваз. – И тебе, друг, желаю здравия! – обратился с приветствием к Филимонову. – Слышу, разговор у вас серьёзный. Не помешал?
– Как раз вовремя! – радостно блеснув глазами, ответил Пётр Иванович. – Матушка вот с упрёками в мой адрес. Вдвоём отбиваться будем. Как никак и ты был свидетелем упрямства сестры, – поехать с Леонидом в неведомый нам тайный схрон. Дай, Бог, им лёгкой дороги и попутного ветра!
– Тут, Пётр, ты прав, слишком крепко Мария влипла в Леонида, словно приклеилась. Вряд оторвали бы. Любят крепко, а в чужой любви нам места нет, – ответил Реваз и, повернувшись лицом к Серафиме Евгеньевне, проговорил, – пытались мы с Петром Ивановичем уговорить Марию возвратиться домой, так сами ж знаете, Серафима Евгеньевна, какая у вас дочь. Сказала, как отрезала, обязательно настоит на своём… С Омска мне это ещё известно. Как-то однажды, помнится в году тринадцатом, зашёл в дом к Леониду по делам службы, а в это время Мария, не услышав скрип открываемой мною двери, в чём-то крепко распекала его, даже мне стало как-то неловко, как будто я был виновником того, в чём винила Мария мужа.
– Да… Это она может. Бывало и меня нет-нет и упрекнёт в чём-нибудь, – улыбнулась Серафима Евгеньевна. – Неугомонная была в детстве, а вот чтобы мужа распекала, не видела и не слышала. Любит она его сильно… что уж тут говорить… Может и верно решила, что поехала с ним. А что… Петенька уже большенький, заботы с ним никакой, – покормить, в школу отправить, да спать вовремя уложить. Послушный внучек… ничего плохого о нём не скажу.
– Вот и хорошо, маменька, что смирилась с решением Марии. Ничего с ней не случится. Обещала, как устроятся, сообщит, – облегчённо вздохнул Пётр Иванович. – Беспокоится разве что за Зоюшку, но и она, сказала, девочка послушная, не должна доставлять хлопот.
– Никого, не оставим без опеки, так решили с Ларисой. И Зоюшку и Петра определим в хорошие места по окончанию ими школы. Петю, как школу окончит, определим в Омское военное училище, пусть по стопам отца идёт, родину защищает, дело это благородное и ответственное, внук у вас, Серафима Евгеньевна, парень серьёзный, давно обратил на него внимание. Хороший будет офицер. Да и Зоя девочка обстоятельная, в школе, сама говорила, только пятёрки. На врача отправим учиться, пусть по материнским стопам идёт, – поддержал Филимонова – Реваз.
– А я вот что думаю… Помыкается, да помотается по землянкам, да к зиме и воротится, в дома-то им теперь опасно становиться на постой. Ежели б Леонид один был, то тогда конечно, бумага у него надёжная, а с Марией ему ни в одну деревню нельзя. Понимает он это… Отправит домой, иначе оба сгинут в снегах наших сибирских, – приобняв мать, проговорил Пётр Иванович.
– Возвертается… Дурья твоя голова. Кто ж её повезёт обратно? Думал об этом? – всё ещё с тревогой в голосе ответила Серафима Евгеньевна.
– А и то верно, что-то я того-этого и не скумекал… Хотя, Ромашов же у Леонида есть, давний его друг, фронтовой товарищ, разве ж он не поможет?
