– Всё правильно, но всё же будь осторожна. Не выпячивайся и особо не улыбайся, друг сегодня завтра может стать врагом. Знаю я эту шайку-лейку, при них язык надо держать за зубами и на замке, сволочной безграмотный народишко… Посмотри, кто стоит у власти… жиды, а это пакостная нация, всё под себя гребёт… одна курица от себя. А, ну их! О них ещё дома говорить не хватало.
На следующий день Реваз, Лариса и их одиннадцатилетняя дочь Ольга переехали на новое место жительства – в дом на улице Мало Тобольской.
– Не было у нас с тобой венчания, да и расписались в спешке, а потому прими от меня, моя милая Лариса, небольшой подарок.
Вынув из кармана гимнастёрки маленькую пирамидальную бонбоньерку, обтянутую тонкой коричневой кожей, Реваз открыл её, и Лариса увидела на красном атласе этой коробочки золотое обручальное кольцо.
– Реваз… это же настоящее обручальное кольцо! – радостно сверкнув глазами, воскликнула Лариса и в порыве нежности обвила шею мужа своими красивыми лёгкими руками.
– И это ещё не всё, – поцеловав жену, проговорил Реваз. – Ты забыла о подарке Леонида.
– О, Боже! – слегка шлёпнула себя по лбу Лариса. – И где же он?
– Вот! – кратко ответил Реваз, открыв перед Ларисой ладонь. На крепкой широкой ладони Магалтадзе лежал золотой крестик на золотой цепочке.
– Нашёлся! Слава Богу! И где же он был?
– В бриджах дырочка была, провалился сквозь неё и по штанине в сапог. На службу шёл, почувствовал, что мешает что-то, пришёл, сапог снял, а там крестик. Вот такие дела, – выкрутился Реваз.
– Когда же мне носить всё это, – кольцо и крестик? – сокрушённо проговорила Лариса. – Партийная я, не поймут меня, – Лариса посмотрела на дочь, – товарищи по службе. За буржуазный пережиток сочтут.
– А ты, мамочка, носи колечко и крестик дома. Поклади их на комод, они у тебя всегда перед глазами и будут. – Оля сочувственно посмотрела на мать. – Пришла, надела. Собралась на работу, сняла.
– Какая же ты у меня умница, доченька! – ответила Лариса, и, поцеловав дочь в ямочку на розовой щёчке, предложила всем сесть за праздничный стол. – Будем чай пить с тортом, – в буфете исполкома купила.
– И на солнышко в окошко поглядывать, – добавила Оля.
– Хороший день будет, ишь, как светит, – кивнув на окно, проговорил Реваз
В открытом окне показался улыбающийся Петр Иванович Филимонов.
– Обязательно будет, – проговорил он. – Не ждали, а мы вот они, всем моим большим семейством, без приглашения… так сказать. Узнали, что у вас сегодня выходной по случаю новоселья и решили нарушить ваше одиночество. Так как, в дом пустите?
– И с детками! – воскликнула Лариса, подойдя к окну и увидев радостно подпрыгивающего сына Петра Ивановича – Владимира, улыбающегося Петю – сына Леонида и Марии Парфёновых, и ровесницу Оли – Зою, дочь погибшей 11 мая 1918 года Татьяны Николаевны Лаврентьевой. Зоя – девочка не по годам телесно развитая, – с тонкой талией, стройными прямыми ногами и округляющейся грудью, стояла слегка в стороне от детей, кокетничала и поводила плечами явно только для того, чтобы обратить на себя внимание, чем вызвала в Ларисе душевную улыбку.
– А я уже и не надеялся рюмочку поднять. Лариса на дух не принимает спиртное, а одному мне как-то не в радость. А Серафима Евгеньевна и благоверная супружница твоя Людмила Степановна, где отстали? – спросил Петра – Реваз.
– А они, дядя Реваз, завсегда опаздывают, – вместо отца ответил Владимир. – Бабушка Серафима та, правда, быстро собирается, платок новый на голову подвяжет, посмотрится в зеркало и всё, собралась, а мама так та прихорашивается, прихорашивается, а потом как выйдет из дома, пройдёт немножко и опять в дом бежит, то, да это всякое забывает, а бабушка ждёт её. Сейчас, когда к вам пошли, мы уже все за калитку вышли, а мама снова в дом побёгла. Сказала, что пироги забыла. Ага, вон уже идут. – Посмотрев вдоль улицы, Владимир помахал рукой. – Мы здеся уже, дядя Реваз с тётей Ларисой уже весь торт съели… – крикнул. – Пока вас дождёшься, и весь чай выпьют. Будем ваши пироги всухомятку исть!
