– Может, сурикат? Они зарываются в песок, – сказала я.
– Сурикаты такие толстые не бывают, – ответил Робби. – Даже не знаю, что это.
– Кисонька, киска! – позвала Моди.
– У него хвоста нет, – сказал Робби.
– Зато попища огромная! – взвизгнула Шлёпа.
– Цыц! У самой не меньше, – мстительно ответил Робби. – Помолчи, ты его пугаешь. Ну вот, зверушка. Можешь еще чуть-чуть вылезти?
Зверушка изо всех сил старалась зарыться поглубже, но Робби очень аккуратно подкопал с обеих сторон, а потом крепко схватил животное.
– Обещаю, мы тебя не тронем, – прошептал Робби.
Лапы перестали елозить, и Робби осторожно потянул туловище на себя. Зверь выскочил из песка. Мы в изумлении уставились на него. Он был куда толще, чем мы ожидали. Мордочка у него была вся сморщенная и страшно недовольная. Глаза покачивались на тоненьких стебельках. Вися вверх тормашками, существо неодобрительно разглядывало нас. Усы у него – все до единого – торчали дыбом.
– Может, это разжиревшая обезьяна? – спросила Шлёпа. – У нее морда вся в морщинах, как у обезьяны.
– Бизьянка! – повторила Моди.
– Вообще похоже, только у них не бывает таких глаз, и у этой хвоста нет, – шепотом сказал Робби. – Не знаю я, что это за чудище.
– Я знаю! – завопила я. – Это псаммиад! Это точно псаммиад, как в моей книжке. Похож как две капли воды. Ну пожалуйста-пожалуйста, скажи, что ты псаммиад!
– Разумеется, я псаммиад, – очень сердито сказало чудище. – И с лицом у меня все в порядке! Морщины просто указывают на мой весьма почтенный возраст. Меня всегда признавали выдающимся представителем моего вида. А теперь, юноша, будьте любезны, переверните меня. Я не имею желания вести беседу, пребывая в этом нелепом и унизительном положении.
Робби дрожащими руками перевернул существо на лапы. Мы все вылупились на него, утратив дар речи и способность поддерживать даже самый непритязательный разговор. Шлёпа потрясла головой, как если б ей вода в уши попала.
– Оно что, разговаривает? – Она таращилась на нас с Робби, как будто мы только что показали гениальный чревовещательский трюк. – Я знаю, это вы всё подстроили, – неуверенно сказала она.
Моди потянулась к чудищу пальцем. Шлёпа отдернула ее назад:
– Не надо, Моди. Вдруг оно кусается!
– Я в самом деле начну кусаться, если ты так и будешь верещать дурным голосом. Какая невоспитанность, – сказало чудище. – Конечно, я умею говорить – и уж получше тебя, крикун-визгун-не-пойми-кто. Как тебя звать?
– Шлёпа, – прошептала она.
– Шлёпа? Помилуйте, какие в эту новую эпоху короткие и вульгарные имена. Ты какого пола будешь – девица или юноша?
– Я девочка, мое настоящее имя – Саманта, только я его терпеть не могу, – буркнула Шлёпа.
– Я так и подумал, но твои короткие волосы и грубые брюки ввели меня в заблуждение, – сказало чудище. Глаза-стебельки, колыхаясь, повернулись к Робби: – А ты, надо полагать, тоже девочка?
Шлёпа хихикнула.
– Нет, я мальчик, – сказал Робби. – Меня зовут Роберт.
– Вот оно что. Спасибо за учтивый прием, юный Роберт. Другие дети стали бы так тащить, что все лапы бы оторвали.
Чудище прошлось вразвалочку на задних лапах и стряхнуло со шкуры налипший песок. Моди засмеялась и захлопала в ладоши от радости.
– Какое жизнерадостное дитя, – сказал псаммиад, и его свирепая мордочка подобрела. Моди все обожают – даже сказочные существа.
– Это Моди, наша сестренка по папе, – сказала я.
– Так как ее зовут – Моди или Попапе? – спросил псаммиад.
