– А я тебя вспоминала, – сказала Маша после недолгого молчания. – Я жалела о том, что не попросила у тебя прощения. Прости меня за то, что я тогда вызвала шида. Я вела себя глупо.
Айзек немного удивился.
– Ну, как бы я вообще этого не помню, так что не знаю, за что ты извиняешься. А что такое шид?
– А ты и правда ничего не помнишь. Когда-то я ушла из крепости, в которой жила, и на входе в Серый город, в подводных тоннелях, встретила лохматого неумытого попрошайку. Он назвал себя Айзеком, – Маша посмотрела на Айзека, тот посмотрел на нее и ухмыльнулся.
– Ты будешь приукрашать эту историю? – спросил он с подозрением в глазах.
– Нет, я буду рассказывать ее так, как видела ее я, – ответила девушка.
Маша пересказала Айзеку все, что помнила: о переходе через Серый город и пустыню, о Бродяге, о погоне в Мертвом городе и полете на котах над полями Натюрина. О Лафе, рассеявшемся пеплом по полю и Мару с ее котами. О Поло, дельфинах, о Фире, Викторе и танцах в лесу. О том, как они зашли в книжную лавку Бродяги в Порту, как сели в поезд и как он разбился.
– То есть, поезд разбился из-за поломки на подводном корабле? – удивился Айзек.
– Так мне сказали на корабле.
Айзек все время ее рассказа сидел молча, только пару раз уточнив то, что помнил. Все это на него производило странное впечатление какого-то сна наяву. Он будто вспомнил, а будто бы и нет. Он с легкостью мог представить, что это история о каком-то другом человеке, не о нем, потому что он не мог вспомнить себя, свои чувства, ощущения, эмоции. Будто он тогда и он сейчас – это вообще разные люди, разные тела. Он не мог вспомнить, что он чувствовал, когда шид затягивал его в пол. Айзек вообще не мог себе представить, что шид существует.
– А что было с тобой на корабле? – наконец-то спросил он.
– На корабле меня ждали мучительные годы одиночества, – вздохнула Маша.
– Почему? – посмотрел на нее Айзек.
Маша посмотрела на него. Ее лицо теплым светом освещал огонь. На ее лице, после прогулки, свежий воздух оставил румянец и красные губы. На висках рассыпавшимися прядями свисали волосы. На мгновение ее лицо показалось Айзеку родным, а сама она совсем своей, будто он знал ее всю жизнь.
– Потому что это была тюрьма, – ответила Маша. – Гулять нельзя, общаться нельзя, вопросы задавать нельзя. Одно время мое одиночество скрашивали разговоры с Кристофом и походы в теплицу. Но когда он умер, жизнь превратилась в мучение.
– Почему они тебя не отпускали?
– А оттуда никого не отпускали. Мне кажется, это был какой-то эксперимент. Только вот какой, я не знаю.
– Зачем им нужны были твои сны? – спросил парень.
– Я не знаю. Но профессор обменивался информацией с сушей. По голосу было похоже, что это была моя мать.
– А почему корабль утонул?
Маша на минуту замолчала. Ей было сложно, но ей хотелось сказать, потому что молчать об этом было невыносимо.
– Я сломала двигатель.
– Ты? – удивился Айзек.
– Они в любом случае собирались меня убить.
– Ты себя защищала, – не задумываясь ответил Айзек. Маша удивленно посмотрела на него.
– Но я их всех убила, – смотрела она ему в глаза.
– А скольких убили они? И вообще, ты сама сказала, что они давно должны были умереть. Не ты держала их взаперти, не ты проводила над ними эксперименты, не ты играла их жизнями.
Маша молча смотрела на Айзека. Она так боялась кому-то рассказать. Боялась, что ее осудят, что она совершила преступление, совершила непоправимое – убийство. Но сейчас ей стало страшно из-за того, что ее с легкостью оправдали. Убийство, которое она совершила, легко и без раздумий назвали правильным.
