прочь из малинника, – так из пространных суждений мониста
гонишь всегда хворостиною зыбкую двойственность сада и духа
тленья, что сладко витает над россыпью сморщенных яблок,
чтобы коллизию эту, простую по сути, негромко и сухо
откомментировал здешний, как поздний Спиноза рассеянный, зяблик.
Вот и стареем, – не по календарным прикидкам, а просто де-факто:
время обрюзгшее ходит к нам в гости, предпочитая под выходные
вести нам сообщать нелицеприятные про измененья ландшафта
кожи в подглазьях, падение стен крепостных, с которых недавно зубные
звонкие звуки трубили Роландом. Дети давно уж повырастали,
делая наше присутствие рядом с ними терпимым, но бесполезным,
как запáсники для всего, что когда-то стояло у школы на пьедестале,
нам представляясь мраморным, бронзовым или хотя бы железным.
Входит ли всё это в курс постижения краткости века земного?
Вряд ли, но, знаешь, ответ мы получим, когда придём на экзамен,
где диалектике перемещенья в пространстве и времени верят немного
меньше, чем в то, что у нас теперь чаще всего происходит с глазами:
только подумал о прошлом, как всё подёрнулось влагой солёной,
практически всеми свойствами капли морской наделённой
и вечного шума прибоя, что есть разновидность музыки отдалённой —
вблизи голубой,
потом тёмно-синей, на глубине – ближе по гамме к зелёной…
