Вы не поверите, но в какой-то момент мне показалось, что я предала её. Я не разглядела в ней то, что половина заклепок еще целы. И ведь она совсем ещё ничего, стоит лишь немного поработать мастеру. А будет ли мастер? Кому это надо?
Может, её просто вышвырнут на свалку, туда, куда выбрасывают просроченные продукты, сгнившие фрукты, мясо, которое перележало свой срок годности и невыносимо воняет, а сверху заботливая бабушка-уборщица посыплет её мелкой крошкой стоптанной земли и фантиков из торгового зала. Мне стало так жаль…
В какой-то момент, я уверена, корзина вздрагивала он прикосновения чьих-то уставших рук. Она ждала чуда: она ждала, что её тоже выберут! Она знала, что она не такая, как все, но ведь когда-то она была ого-ого! Так что же, нет ручек, и всё, мимо неё надо проходить, не замечая?
Левая стопка корзин расходилась значительно быстрее, чем правая. Ведь правую возглавляла она, корзина без ручек.
Корзина без ручек как бы всем своим видом указывала уставшим покупателям на вопиющее несовершенство мира. «Подо мной десятки корзин, все они нормальные, но наверху стою именно я! Да, и поэтому они все не пригодятся ни сегодня, ни завтра.
Мое тело будет дрожать всякий раз, когда вы ко мне притронетесь, в надежде, что вы сможете меня выбрать. Всё-таки сможете? Когда-нибудь… Ведь правда?» – наверное, так она думала – если могла.
Глава 5. Внутренний навигатор
Каждый раз, когда я стою в очереди в магазине, мне звонит мама. Вот и в этот раз раздался звонок, когда я отбывала свое наказание длиной в десять минут с полной корзиной в руке.
Под вечер в ушах звенело, безумно хотелось есть, сорвать обертку с первой попавшейся шоколадки и проглотить её в один миг.
– А что ты готовила на этой неделе? – поинтересовалась мама.
– Ничего. Нет желания… Я устаю, и мне не хочется «извращаться».
– А надо «извращаться»! Всегда дома должно быть что-то вкусное: котлеты, отбивные!..
– А я думаю, что моей семье важнее жена и мама, чем котлеты, – устало пробормотала я.
Обычно наш разговор заканчивается тем, что каждый остается при своем мнении. Мама выросла в то время, когда еда была на вес золота. И так уж вышло, что в ее собственном мире еда была мерой любви. Хорошо кормишь – значит, любишь. Сварила макароны – значит, не любишь.
Выходит, я никого и не люблю? Я взяла пакеты и вышла на улицу.
Лучше поговорить, посмотреть фильм или полепить с ребенком из пластилина, чем печь пироги и жарить котлеты, обливаясь потом после тяжелого дня, заламывая спину и жалобно охая, просто потому что «хорошая хозяйка должна готовить разнообразно и много»… Никому я ничего не должна.
Мне вспомнилось детство, вечно пахнущее хлоркой, гудящее моторчиком стиральной машины и кричащее от бедности. Самой вкусной едой для нас, толпы дворовых детишек, были незрелые абрикосы, которые мы срывали еще кислыми. У нас не было поноса, и мы были счастливы.
Конечно, дети тогда развлекались, как могли. С подругами, Аней и Олей, собирали на улице всякую дрянь: например, окурки, бутылочные осколки, фантики, монеты, веточки и пуговицы, и называли все это «секретики». Потом, в отдельном месте, спрятанном от посторонних глаз, мы показывали друг другу свои находки и обменивались ими. Что-то шло в фонд кукол «Барби», что-то шло в копилку.
Мы проводили все дни напролет, лазая по деревьям и гаражам, и даже перелом руки во втором классе не смог меня остановить. Как только через три месяца мне сняли гипс, я вновь рассекала по тем же крышам.
