Четыре оклика судьбы - страница 23

Нина попросила мать сходить в родную музыкальную школу. Пусть сделают на нее вызов, иначе укатит она по распределению туда, где «Макар телят не пас».

Так она навсегда распрощалась со Свердловском. Вместе с грустью пришло понимание, что учеба оказалась для нее временем упущенных возможностей! Очень не хотелось возвращаться в скучный родной город, но у судьбы насчет нее, видимо, был какой-то другой план. К директору музыкальной школы, в которой проучилась когда-то целых семь лет, она пришла как полноправный представитель педагогического сословия.

За столом сидела маленькая сухонькая старушка, Галина Степановна, старая коммунистка, которая ничего в музыке не понимала, но хозяйством школы управляла железной рукой. Нина помнила с детства, что курила она папиросы «Казбек», что на работу приходила первой, с работы уходила последней и, что взбалмошный женский коллектив беспрекословно выполнял все ее приказы, не обсуждая. Удивительно, но все директорские решения были взвешенными, мудрыми и шли только на благо и развитие школы. Два года назад ее отправляли на пенсию, но молодой баянист, ставший директором, за полгода так развалил дело, что Галину Степановну вновь попросили вернуться в старый коллектив.

Галина Степановна, увидев Нину, покрутила папиросой в пепельнице, гася ее, рукой разогнала дым, и пригласила будущего педагога присесть.

– Ну, как настроение? – спросила она.

– Ничего, все нормально, – ответила Антонина.

– Нам нужны педагоги по фортепиано, возьмешься? – директриса хитро прищурила глаза.

Но у меня же диплом не фортепианного отделения, а хорового.

– Знаю. Выбора нет. Все абитуриенты на фортепиано учиться хотят. На скрипку – недобор. На баян – недобор! Отправим тебя на курсы повышения квалификации при консерватории. Будешь работать и учиться. Согласна?

– Конечно, согласна, – призналась Нина, предвосхищая интересные и полезные встречи с сокурсниками.

– Предупреждаю, нагрузка – четыре ставки. Работать придется шесть дней в неделю с часом перерыва на обед, в две смены.

– Это как?

– Это значит, что уроки будут начинаться в восемь утра, и заканчиваться в восемь вечера.

– Ничего себе! А когда же учиться?

– Раз в месяц по субботам ночью – будешь отправляться поездом в Свердловск. Утром слушать лекции, потом заниматься с педагогом по фортепиано, в ночь опять сядешь в поезд, и в понедельник на работе как штык.

– И сколько быть в таком режиме?

– Курсы – двухгодичные. Что, страшно?

– Ну, если надо, значит, надо!

– Договорились. Тридцатого августа – педсовет, а пока отдыхай!

Мать, узнав, что Нине дали нагрузку четыре ставки, всплеснула руками:

– Это же огромные деньги будешь получать!

– Какие огромные, мама? Ставка – 65 рублей.

– Отец твой – начальник цеха на заводе – 120 рублей получает, а у тебя за двести выйдет!

– Это еще поглядеть надо, – засмеялась Нина.

В счет будущих заработков родители решили отправить ее к морю, чтобы загорела, набралась здоровья перед учебным годом, в котором она должна была предстать в новом качестве.

Для первой поездки к морю, Нина выбрала Крым. Вместе с ней поехала Варя, подруга с района «Химмаш». У Вари только что абортом закончился очередной роман, и она нуждалась в небольшой передышке.

Нина все время думала, что ее собственная девственность – просто архаизм. В чем ее смысл? Есть на свете ценности поважнее девственной плевы. Но ничего с собой не могла поделать! Хотела, чтобы утрата ее случилась, если не по великой любви, то хотя бы по взаимной привязанности. Однако «Любовь» с большой буквы не приходила! О первом – Кольке она узнала, что он погиб в армии. О втором – Вите – не знала ничего. От Бориса – осталась обида в сердце и глубокое сожаление. Он вполне подходил на роль мужа, – умный, деловой, ироничный, перспективный, только не срослось! Надежда, что на юге она встретит того самого, единственного, тихонько закралась в ее сердце. А, если не встретит, то твердо решила, что отдастся первому встречному, кому понравится. В музыкально-театральной молодежной среде старые традиции, что девушки должны беречь себя до замужества, ломались без сожаления и страха. Это еще не было сексуальной революцией, как на Западе, но было протестом против несвободы в духовной жизни общества. Хоть тело – то нам принадлежит? Или телом тоже родина распоряжается по своему усмотрению?