Нина была послушным ребенком, умела занимать сама себя. Всегда во что-нибудь играла, или придумывала игру. Зимой на месте летнего огорода лежал глубокий снег – она строила снежные крепости и воевала с воображаемыми врагами. Летом во дворе разбивался кукольный парк, появлялся кукольный дом, и она часами могла придумывать для своих кукол счастливую жизнь.
Потом у Нины появился брат – Виталик, с пухлыми ручками и пухлыми щечками. Куда подевалась эта пухлость с возрастом? Виталик вырос худым и длинным.
Мама обожала семейные ценности, и с этих давних пор у Нины хранились пожелтевшие фотографии: папа, мама и она. Папа, мама, бабушка и она. Она в красивом платьице, на стульчике. Беременная Виталиком мама и она. И, наконец, елка, папа, мама, Виталик в пижамке, и она в тюлевом платье со стеклянными бусами на шее. Красота!
На улице Советской, где жила семья Вихровых, отец Нины, пожалуй, был единственным непьющим и интеллигентным мужчиной. Он прошел войну, получил несколько ранений, но вернулся живым и здоровым. Черноволосый, с голубыми глазами и белозубой улыбкой – он привлекал всеобщее внимание. Все матери-одиночки квартала мечтали о таком муже и завидовали Нининой матери. А их дети завидовали Нине и ее брату. А им самим то, что у них есть хороший и добрый отец, казалось обычным делом. Только став взрослой, Нина поняла, как им с братом повезло. Ведь, там, – думала она, – в горних высях, в параллельном мире – до сих пор обитают сонмы душ погибших, исчезнувших, предавших, неизвестных, таинственных, случайных отцов, умерших для детей еще при жизни. И тысячи женщин, любивших их одну случайную ночь, здесь на земле бьются, чтобы прокормить, выучить, вырастить свое потомство. А после страшной войны в каждом населенном пункте была сплошная безотцовщина.
С этим старым домом связано не одно жуткое детское воспоминание. Ей шел пятый год. Мать поздним вечером сидела у окна за белой занавеской и кормила грудью маленького брата. Нина уже спала в кроватке, стоящей рядом с окном. Внезапно раздался звон разбитого стекла, Громкий крик матери и плач маленького брата разрезали тишину. Нина вздрогнула и проснулась. Материнский крик – для ребенка сигнал опасности, произошло что-то страшное! Она сжалась под одеялом в комок. Сердце застучало в ушах как барабан. Под одеялом стало трудно дышать. Ужас накрыл волной! Судорожные сглатывания, пульсирующая в висках кровь, и – слабая детская нервная система дала сбой. Нина обмочилась. Сквозь пелену сознания она услышала, как отец с руганью выскочил на улицу. Мать, наконец, обратила внимание на Нинин, даже не плачь, а поскуливание, и произнесла: – успокойся, успокойся. Нет, не обняла ее, не взяла на руки, Нина, ведь, по сравнению с братом – уже большая! Просто сказала, чтоб успокоилась. За всю свою жизнь потом Антонина не могла вспомнить ни одного случая, когда мать обнимала бы или жалела ее. Разве что, в глубокой старости, когда стала слабой и немощной.
От испуга Нина долго потом не могла произнести ни слова. Заикалась. А случилось вот что. Какой-то пьяный мужик, тоскливо бредя по улице, увидел на занавеске тень счастливой матери, кормящей ребенка, и, непонятно из каких соображений, решил напугать ее, постучав по стеклу. Но не рассчитал свои силы, поскользнулся и головой разбил окно. Отец догнал экстремала и врезал ему по первое число. Но с тех самых пор Нина стала бояться окон, потому что ей с удивительным постоянством снился один и тот же жуткий сон. Она одна в доме, лежит в своей кроватке. Вдруг окно распахивается, и огромная толстая женщина оттуда тянется к ней своими ручищами, хватает ее из кроватки и тащит через окно в страшный, темный мир. Нина пытается кричать, но крик никто не слышит, потому что губы ее не разжимаются. И тогда она каким-то непостижимым образом вырывается из рук женщины, хочет взлететь. Женщина тянется вверх к ее ногам. Хватает, хватает ее за лодыжки. Нина поджимает ноги и летит, летит от своего ужаса и страха все дальше. Ускользает от ведьмы. Спасается…Окно в ее представлении – это выход в непредсказуемый мир.
