Осенью ее отдали в детский сад. Там, в зале, где дети маршировали каждое утро, Нина впервые увидела рояль. Звуки марша, звучавшие на гимнастике, казались ей самыми лучшими и прекрасными звуками на свете. «Взвейтесь кострами синие ночи» – какое счастье! «Широка, страна моя родная» – какая сила! Ухо ребенка улавливало удивительную связь ритма и биения внутреннего пульса. Пульса сердца, который заставлял ее замирать и вслушиваться в мелодические особенности маршей и полек. Мария Ивановна, удивилась однажды, услышав слова дочки:
– Ма-а, не забирай меня завтра из садика. Я хочу остаться там… на всю ночь.
– Это еще зачем? – строго спросила мать.
– Понимаешь, в зале есть ро-яль, – девочка выговорила это слово уважительно, по слогам, – все вечером уйдут, а я открою крышку рояля, и буду играть, играть…
– Будешь, дочка, будешь! – пообещала Мария Ивановна, решив, что девочка подрастет и ее обязательно нужно учить музыке, как в прежние времена учили дворянских детей.
Нина росла и задумывалась о разных разностях. Она своим детским умом представляла, что люди были всегда. И всегда жили в Советском Союзе. Конечно, знала, что есть еще немцы, с которыми воевал отец, но ведь их победили! Значит, их уже нет, а есть только советские люди. Какое счастье, что она родилась в Советском Союзе, ей повезло, а как не повезло американцам! Они где-то там, за океанами живут, несчастные, и у них безработица и негры.
Жизнь текла. К соседке напротив – Евгении, глухой на одно ухо, на зимние каникулы из Ленинграда приехал старший сын. Брат Евгении, удачливый музыкант, гитарный мастер, взял его на воспитание к себе. Мальчик был красив, хорошо одет, свысока относился к провинциалам, матери откровенно стыдился. Скучно ему было в этом забытом богом городке. Нина вышла из дома на прогулку и попала в поле зрения красивого подростка. Он о чем-то пошептался с младшим братом Юркой и обратился к Нине:
– Девочка, тебя как зовут?
– Антонина, – важно ответила она.
– А меня Борис, будем знакомы, – и склонил в красивом поклоне голову.
Нина мгновенно расположилась к этому приятному мальчику.
– А ты знаешь, – продолжил Борис, – что зимой все железяки очень вкусные?
– Не-ет, – недоверчиво протянула Нина.
– Не веришь?
– Не-ет.
– А ты попробуй, как я.
Он нагнулся к железному засову, опоясывающему ворота, и сделал вид, что лижет его. Обернулся к девочке – во! Вкусно!
На улице был двадцатиградусный мороз. Нина не хотела выглядеть невежливой или трусихой и решила повторить опыт. Она опустилась на колени перед самой нижней железной перекладиной и припала к ней. Да так и осталась, накрепко прилипнув. Попытки оторвать приклеившийся язык, не увенчались успехом.
Девочка испугалась. А ну, как навсегда останется она приклеенной к этим воротам? Борис уедет в свой Ленинград, Юрка вырастет и женится, мама состарится, а она так и будет сидеть прилипшая к железяке? Заплакала. Юрка и Борис тут же сбежали. Выскочившая на Нинин рев соседка рванула девочку что есть силы, оставив на перекладине половину ее языка. Нина плакала, сглатывая кровь, а бабушка, узнав про ее подвиг, пригрозила мальчишкам оторвать уши. Отец, вернувшись с первой смены, потащил Нину к врачу. Врач-отоларинголог заверила испуганного папашу, что на качество произношения, несчастье, случившееся с девочкой, не повлияет.
Тридцать первого августа Мария Ивановна взяла дочь за руку и отвела в музыкальную школу. Нину приняли без всякого конкурса. Проверили слух, вроде что-то поет и ладно. Стучит ритмично, повторяет хорошо. В школе был недобор, поскольку обучение искусству игры на фортепиано – платное. Не каждый родитель мог найти эти деньги.
