Пободавшись с собой самую малость, он решительно двинулся дальше, и машина – большой, забрызганный грязью внедорожник с подмятым левым крылом – осталась на своем месте. Мест, собственно, было два, и машин в семье было столько же – но одно привычно для этого времени суток пустовало. Мелисса отвезла Катюшу в школу и сразу оттуда подалась, как обычно, в столицу. Маникюр у нее, педикюр, стрижка-укладка, массажный кабинет, шопинг, самба, потрещать в кафе с подружками-бразильянками – что-то из этого или все это вместе. Мелисса и вообще не любила сидеть дома: он вечно занят, а скучать в одиночестве, да еще и в деревне, она не любила и не привыкла – слишком уж жаркая бежала в ней кровь.
Ступая по дорожке, выложенной крупными травертиновыми плитами, он, не заметив, задел ногой игрушечную детскую коляску, брошенную вчера Катюшей, – та, коротко и с обидой громыхнув, завалилась набок. Наружу из нее вывалилась и заплакала вредным голосом кукла – еще одна. Вздохнув, он поднял коляску, аккуратно установил ее на прежнее место и уложил куклу обратно.
За кованым металлом ворот сразу началось восхождение. Деревня в эту пору была пустынна, как сама пустыня: близилось время сиесты и пика жары, и он знал, что за весь путь в лучшем случае встретит одного или двух стариков на террасе дома престарелых с дурацким названием «Благостный закат», а то и вовсе никого.
Дом уже просматривался в самом конце улицы, нелепо розовея фасадом. На террасе под тентом действитетельно восседал в инвалидной электроколяске Жозеп – и, завидев его, махнул издали корягой-рукой.
Подойдя ближе, он поздоровался. Жозеп выглядел самым старым из всех виденных им за жизнь стариков. При взгляде на него невозможно было поверить, что когда-то он, как и другие люди, был ребенком. Казалось, его уже родили таким – сморщенным, как печеное яблоко, и древним, как Моисей, извлекли из такого же древнего чрева, отряхнули тысячелетнуюю пыль, усадили в коляску и выпихнули в мир – жить вечным старцем.
– Ужасающая жара, – проворчал Жозеп. – Если такая простоит еще неделю, половина постояльцев нашей прекрасной богадельни прямиком отправится в рай. При таком пекле это немудрено. Тут не то что нашим доходягам – а и молодым несладко приходится. Вчера в Таррагоне умер девятнадцатилетний парень. Работал, бедняга, на солнце – и не знал, что все может закончиться так скоро. Каким местом думает эта молодежь!? Не знаю – но не мозгами, это точно! Я-то держусь огурцом, мне все нипочем – но не все же такие, как я. Как там твои девочки? Как красавица Мелисса? Как Катюша?
– Отлично, как и всегда. Катюша в школе. Ночью или утром у нее выпал еще один зуб – я нашел его на столе кухни. А Мелисса умчала в город – как обычно. В городе у нее всегда куча дел найдется – деревенская жизнь не по ней!
– Да… Такую красотку в деревне не удержишь – это точно! Убойная штучка твоя Мелисса. Красавица, одно слово! А задница… У бразильянок и вообще задницы – мое почтение, но у твоей… – Жозеп даже причмокнул языком от удовольствия. – Будь я помоложе, малыш, – уж я бы за ней приударил! Ты как-нибудь снова прихвати ее с собой, ладно? Сделай одолжение – дай хоть глазами полюбоваться!
– Ладно, – сказал он. – Ладно, Жозеп. Как-нибудь обязательно прихвачу.
Махнув старику на прощанье рукой, он зашагал дальше.
Домов по мере того, как склон крутел, делалось все меньше. В конце концов, они перебрались на узкие террасы, нависая один над другим. Дома представлялись ему непомерными зверями, каждый из которых, норовя переплюнуть соседа, в последнем, отчаянном усилии вздергивал свою тушу уровнем выше – да так там, в изнеможении, и окаменевал.
