И вот спустя столько лет она вновь столкнулась с вопросом вагонетки. Только на этот раз на одном из путей стояли ее муж и сын, а на другом – десятки, сотни миллионов людей, погибших во время ужасной войны. И на этот раз она уже не была уверена в своем выборе.
Хватит ли ей сил перевести стрелку? Сможет ли она спасти жизни незнакомых людей и потерять две самые родные?
Часы тикали, а девушка сидела в комнате сына и наблюдала за его безмятежным сном.
Неужели в будущем она выберет второй вариант и своими руками убьет Матвея? Убьет маленького, невинного, нуждающегося в ней сына. Ребенка, который полностью ей доверяет, потому что, кроме нее и отца, у него нет больше защиты.
От подобных мыслей Джен становилось не просто не по себе, ей становилось жутко. Неконтролируемый страх пронзал каждую клетку тела, и она чувствовала неприятие, полное отрицание подобных мыслей. А из-за этого не могла позволить себе и дальше развивать свои рассуждения.
Вроде бы очевидно, что нужно спасать миллионы, у которых такие же семьи, как и у нее, но сил на это она в себе не чувствовала. Да и она сама с другой стороны Петли и Андрея, и Матвея предупредила о том, что будет, чтобы они этого не допустили. Не значит ли это, что она так и не смогла смириться со своим решением? Получилось ли у них со Стихиями предотвратить войну и спасти эти миллионы? Или ее жертва оказалась напрасной?
Дима завозился во сне, и Джен, уже чувствуя тошноту от собственных мыслей, стремительно бросилась к нему и подняла на руки.
– Не могу, – прошептала она, прижимаясь губами к его лбу. – Просто не могу.
Складочки на лбу маленького личика разгладились, и сын доверчиво уткнулся носом в материнскую грудь, снова затихая. Джен села обратно в кресло с ребенком на руках и продолжила разгадывать крохотное тельце, в котором, казалось, знала уже каждый миллиметр.
На глазах наворачивались слезы.
– Все будет хорошо, – прошептала она, дотрагиваясь до розовой щечки. – Все будет хорошо, моя крошка.
Вопрос о вагонетке так и продолжил терзать Джен на протяжении следующих трех лет, и сколько бы она ни думала об этом, сколько бы ни ругалась с мужем или не злилась на сына за его проделки, а все равно не могла и представить себе возможность, при которой она сожмет руку на рычаге перевода стрелок рельсов и дернет.
***
Джен нашла в себе силы позвать подруг только спустя несколько часов после разговора с мужем. Все это время она просидела в комнате сына, наблюдая за его безмятежным сном и раздумывая о том, что узнала от Андрея и Матвея. Она думала и о том, чтобы рассказать Стихиям правду о Петле, и о том, чтобы рассказать ее частично. Ей хотелось услышать их советы, хотелось переговорить с кем-то. Но стоило ей представить, что может последовать за ее рассказом, как тут же в ушах начинало шуметь от их возможных вопросов и криков, а к горлу подступала тошнота от ответов, которые были бы правильными, но которых она не могла допустить.
В итоге Джен решила промолчать. По крайней мере, пока не найдет выход из ситуации. Она решила отложить этот вопрос на потом, на «когда-нибудь».
Но ей было еще о чем рассказать подругам, поэтому вечером она созвала небольшое собрание, которое состоялось в соседнем доме, где обосновалась Волынская. На нем помимо Стихий присутствовали Лена и Матвей с Кириллом. Подруги Джен только вернулись из второго мира после боя, поэтому Джен встретили тут же вопросами: «Где ты была?» и «Что случилось?» Как оказалось, никто из них не знал о том, что девушка была похищена Реем.
