Вернувшись в квартиру Аглаи, я застал последний акт нашей пьесы.
Гертруда Ивановна принесла испеченных собственными руками пирожков с капустой, которые научила ее печь соседка снизу Варвара Петровна, умершая месяц назад от ковида, а также и финиковое варенье, о котором я узнал впервые в жизни. И все трое сидели за чаем на кухне. Настя уже попросила прощения, Аглая и Гертруда Ивановна взаимоизвинились, а я продолжал улыбаться как дурак. И пирожки, и варенье были очень вкусными…
* * *
Я не люблю историй с печальным концом. Их хватает в жизни. Поэтому останови меня, читатель, когда придет время, чтобы эта история не стала такой же… Впрочем, и эту-то меня попросил по старинке записать мой друг Слава Карпенко, надеясь продать ее как идею для кино одному из каналов. А я просто не люблю историй, как о Ромео и Джульетте. Про таких, как я, говорят: печальный оптимист или оптимистический пессимист. Друзья мои часто удивляются, когда я им с радостью сообщаю, что перевернута еще одна страница Апокалипсиса. А во время пандемии уж и последние оптимисты тупиковой цивилизации насторожились. Друзья удивлялись не тому, что я умело предсказываю развитие апокалиптического сюжета, а радуюсь этим судорогам. Впрочем, сначала они надо мной смеялись, когда я еще в девяностых годах сказал, что мы вернем Крым без всяких боевых действий, но, когда это произошло, вспомнили. И с ужасом увидели, что и всё происшедшее на Украине потом я предсказал намного ранее. И войну в Сирии… Про вирус я не говорил, потому что вирусов этих разработана тьма тьмущая, и он один из немногих. Надо не вирусы считать, а трубящих Ангелов. И друзья не понимали, чему же я так радуюсь, когда говорю: да скорее бы уже! А чего еще ждать от человечества, для которого мерилом всего стала экономическая эффективность?
Даже произносить последнее словосочетание противно. И у техногенной цивилизации может быть мечта. Но теперь и мечту подменили сначала на шуршание бумажных денег, а теперь и на попискивание в глобальной сети электронных, которые и учету-то не поддаются. Искусственному интеллекту никогда не превзойти человеческий, потому как не по образу и подобию, а вот в кабалу электронному кошельку человечество пришло добровольно, исходя из стремления к комфорту. Даже покупать – не отрываясь от кресла. Расплачиваться – не слюнявя купюры. Наивно полагая, что так их виртуальная наличность лучше сохранится, и мысли не допуская, что тот же вовсе не умный интеллект, но по чьему-то приказу может их в одночасье обнулить. Кстати, эту вовсе не утопию Слава тоже просил у меня для сценария фильма-катастрофы. А вот Гертруда Ивановна со мной соглашалась. «Книги и деньги должны быть бумажные! С ними нужны тактильные отношения!» – говорила она. «И чему ты радуешься?» – спрашивал меня Вячеслав Карпенко таким тоном, как будто я накаркал очередную глупость человечества или оправдываю злорадство торжествующих каинитов. «Да скорее бы уже! – повторял я. – Ведь потом будет Новая Земля и Новое Небо. Пусть не для всех, а для тех, кто это заслужил осознанным выбором добра, любви и правды, но хоть кто-то на этой планете будет по-настоящему счастлив. И не будет знать болезней и смерти».
Слава, конечно, в общих чертах знал какие-то ключевые моменты Писания, даже крестик на груди носил, но был из тех, у кого вера имела прикладное значение. Этакий Бог на всякий случай, этакий Спаситель как лучший человек… Слово «эсхатология»
