Четырнадцать дней непогоды - страница 30

– Прекрати шутить и немедленно объяснись, – уже потребовала она. Княгиня позвонила в колокольчик, лежащий на столике у дивана. На зов явился управляющий особняком.

– Распорядитесь о чае, пожалуйста, – сказала Евдокия. – Мне от волнения так захотелось пить, – вполголоса прибавила она, обращаясь к Рунскому.

Как только шаги управляющего затихли в глубине анфилады, Евдокия взяла друга за плечи, повернула к себе и, заглянув ему в глаза, твердо спросила: «Евгений, что случилось?»

– Что ж, на прямой вопрос – прямой ответ. Я полюбил Софью.

– То есть, – не сразу поняла Евдокия, – ты хочешь сказать, нашу Соню, Муранову?

– Да, – просто ответил Рунский.

– Как внезапно… Совсем от тебя такого не ожидала, друг… Софья – чудесный ребенок, я совсем недавно знаю ее, и сама готова полюбить всею душой. Но, все-таки, это слишком неожиданно. Как так вышло? Когда вы успели познакомится?

– Скажи, как ты думаешь, могу ли я надеяться на взаимность? – говорил о своем Евгений – Знаешь, в день твоей свадьбы, на балу, я впервые увидел ее. Это было определение судьбы, я не сомневаюсь. Я просто взял и рассказал ей все.

– Все о себе? Евгений кивнул.

– Это был порыв, мы проговорили с нею около часа, понимая друг друга с полуслова.

– Удивительно. Такое бывает нечасто, – проговорила Евдокия. – А Соня? Как ты думаешь, что чувствует к тебе она?

– Мне показалось, в ней зародилось что-то – еще робкое, неосознанное, но обещающее вырасти в чувство.

– Странно, я ничего этого не заметила – вашего знакомства, разговора.

– Неудивительно, в тот день ты вышла замуж, – усмехнулся Рунский.

– Прости меня, я, право, совсем не поговорила с тобою в тот вечер.

– Полно, что ты.

– Я знаю, ты будешь искать встречи с Софьей, – проговорила Евдокия – но показываться на людях тебе не стоит. Понимаю, я не могу тебе приказать, но пожалуйста, положись на меня и не пытайся предпринимать что-то самостоятельно. Я попрошу Павла и, возможно, ты поедешь с нами навестить Софью в институт.

– Как мне благодарить тебя? Позволь, я пришлю к вам человека узнать, когда вы соберетесь ехать?

– То есть как это – пришлешь человека? Ты хочешь сказать, что собираешься жить… – изумленным голосом начала Евдокия.

– Придется нанять квартиру, – перебил Рунский, – ведь наш дом после смерти отца и моего исчезновения был продан.

– Евгений, ты можешь, конечно, рассердиться, но я тебя никуда не пущу.

Зашла Маша, неся поднос с чаем.

– Спасибо, как кстати. Приготовь для господина Горина одну из комнат второго этажа. Только протопите хорошенько, там ужасно сыро, – распорядилась Евдокия. Рунский в недоумении смотрел на княгиню, а она невозмутимо пила чай.

– Евгений, что ты так смотришь? Неужели ты мог подумать, что я позволю тебе подвергать себя опасности? – произнесла Евдокия, протягивая Рунскому чашку чая.

– Мне не хотелось бы стеснять вас с Павлом. Ты только что вышла замуж…

– Не придумывай отговорок…подожди – внезапно поняла княгиня – …ты сбежал из дома? От генерала Горина?

– Ты прекрасно понимаешь, что он ни за что не отпустил бы меня в Петербург.

– Я сейчас же напишу ему. Нет, я напишу, – встретив возмущенный взгляд друга, сказала девушка, – и сообщу Ивану Ивановичу, что с тобою все в порядке: ты в моем доме и в полной безопасности.

Евгений хотел было что-то сказать, но сдержался. Пребывая в этом новом, дотоле неведомом ему состоянии влюбленности, он начинал всерьез задумываться о ценности собственной жизни и смиряться с положением, прежде казавшимся ему невыносимым. Раньше у него бы вырвалось: «Что же вы все опекаете меня, словно малого ребенка!», но он вдруг начал понимать, что все, кто посвящены в его дело – семья Гориных и Евдокия, многим рискуют, укрывая его, и действительно желают ему только добра.