Четырнадцать дней непогоды - страница 31

Генерал Горин был простодушный добрый человек, находившийся под влиянием властной супруги. Он знал Евгения с рождения, очень любил его родителей и сейчас был счастлив помогать их сыну. Генеральша поначалу относилась к «фармазону» с недоверием и была недовольна его пребыванием в их доме, уговаривая мужа отправить Рунского в отдаленное имение покойного Василия Дмитриевича, но вскоре свыклась с существованием Евгения и даже по-своему полюбила его. Аглая Ивановна, добрая и приветливая с названным кузеном, также поддерживала его, как могла, но во всем семействе Гориных у него не было ни одной родной души. В Евдокии, которая во время их первого знакомства была еще пятнадцатилетнее дитя, он впервые встретил понимание. Дружба, возникшая между ними, помогала Евгению переживать первые годы своей затворнической жизни в прозаическом семействе Гориных.

– Пожалуй, я не решусь противостоять твоему упрямству, – усмехнулся Рунский, – и останусь пока у тебя.

– Вот и славно! Только не вздумай сбежать от меня, как от Ивана Ивановича. Впрочем, я все время буду дома и смогу приглядывать за тобой, – в тон другу ответила Евдокия.

Их непринужденный разговор был прерван – в дом вошел Павел.

* * *

Князь Муранов проснулся чуть свет. Он тихо, чтобы не потревожить сон обожаемой Додо, встал с постели, облачился в свой лучший костюм и надел ордена, полученные за турецкие победы. Приказав заложить карету, Павел наскоро позавтракал и, как только все было готово, выехал. Как приятно было проезжать знакомые петербургские улицы после года отсутствия! Летний сад, где он, маленьким мальчиком, гулял еще с родителями, а затем с Соней и тетушкой, вековыми деревьями и узорной чугунной оградой напомнил князю детство.

Вскоре он подъехал к Зимнему дворцу. Поднявшись по широкой комендантской лестнице, Павел без труда отыскал кабинет государя, где не раз, служа в лейб-гвардии конном полку, бывал прежде. Два дежурных офицера стояли у дверей императорского кабинета, подле которых в креслах зеленого сукна сидел молодой человек, вероятно, ожидавший своей очереди.

– Сударь, вы не подскажете, есть ли сегодня возможность попасть на аудиенцию к его императорскому величеству? – обратился к нему князь, присаживаясь рядом.

Молодой человек обернулся. Он узнал в Павле старого полкового товарища и, воскликнув «Муранов!» обнял своего друга.

– Голицын! Ты! Как же я рад! – восклицал Павел.

Увидев, как посуровели лица дежурных офицеров у кабинета его величества, молодые люди, спохватившись, понизили голоса.

– Право, Поль, что-то мы раскричались. Там у государя барон Бенкендорф с докладом, – почти шепотом проговорил Голицын и бросил многозначительный взгляд на двери императорского кабинета. – Ну, рассказывай, как твои дела.

– За этот год так многое изменилось. Ты знаешь, ma tante увезла меня в деревню, и там я нашел свое счастие.

– С этого момента, пожалуйста, поподробнее, – вставил Голицын.

– А что, собственно, я могу тебе рассказать? Я женился, – просто ответил Павел.

– Ну, ты, брат, попал! Надо же – князь Муранов, известный кутила и дамский угодник, и вдруг женился! Теперь сидишь в вольтеровских креслах в теплом шлафроке и пьешь чай подле женушки?

– Оставь шутки, Александр. Да, я женат. Но Евдокия изменила мои прежние представления о супружеской жизни.

– Давно это произошло?

– Еще нет и недели, – ответил Павел.

– А что же ты тогда делаешь здесь, в Зимнем дворце? – шутливо поинтересовался