– Пошли отсюда, Жук, – сказала я. – Двигаем к дому.
Чего бы там меня ни ждало у Карен, все лучше, чем смотреть, как из-под обломков достают мертвецов. Я повернулась и зашагала через мост, но Жук не двинулся с места.
– Давай! – окликнула я его. – Пошли.
Он все так же стоял, прислонившись к ограждению, глядел на меня, морща лоб. На лице было написано недоумение, но обвинения там не было. Я знала, что последует. Это было неизбежно. Глядя мне прямо в глаза, он выпалил:
– Ты знала. Ты знала, что будет.
Между нами было метров пять. Говорил он громко, так, что услышала не только я, но и несколько прохожих. Некоторые тут же обернулись и уставились на нас.
– Заткнись, Жучила, – прошипела я.
Он покачал головой:
– Вот и не заткнусь. Ты про это знала. Что за хрень, Джем?
Он выпрямился и пошел на меня.
– Ничего. Заткнись!
Жук подошел вплотную, попытался меня схватить. Я поднырнула ему под руку и бросилась бежать. На мосту было полно людей, приходилось прокладывать себе дорогу. Жук бегал куда быстрее меня, но он был здоровенный, неуклюжий – я слышала, как на него орут те, на кого он натыкался. Я перебежала через мост и помчалась, не разбирая дороги, дальше. Жук быстро меня нагнал, схватил за руку, развернул к себе.
– Откуда ты узнала, что произойдет, Джем?
Оба мы тяжело дышали.
– Ниоткуда. Ничего я не знала.
– Брось, Джем, знала. Все ты знала. Да что же это такое?
Я попыталась вырваться, но он крепко сжимал мою руку. Высоченный, сильный, вонючий, – казалось, он окружил меня со всех сторон, не удерешь. Я попыталась его стукнуть, но он схватил меня за обе руки. Попробовала боднуть, но он угадал мои намерения и отодвинул меня, не выпуская, подальше. Стало совсем хреново. Я лягнула его. Он поморщился, но рук не разжал.
– Ну, нет, чел, сперва ты мне все расскажешь.
На нас таращились. Я перестала брыкаться, обмякла. «Я больше не хочу оставаться с этим один на один, – пронеслось в голове. – Больше не могу быть одна».
– Ладно, – сказала я ему. – Только не здесь. Знаешь короткий путь к каналу?
Мы прошли по Эджвер-роуд и выбрались на задворки магазинов, а там и к каналу. Наконец-то вокруг никого. Силы у меня вдруг кончились, ноги задрожали.
– Дай присяду, – сказала я слабо и рухнула на сломанную скамью. Одна доска была выдрана, того и гляди провалишься. Жук уселся рядом.
– Цвет лица у тебя какой-то странный, чел. Опусти голову между колен или еще что.
Я наклонилась, в ушах раздался громкий шум. В голове полыхнуло красным, потом почернело.
– Эй, дружище, ты чего?
Голос Жука звучал будто издали, с другого конца туннеля. Когда я открыла глаза, все оказалось не на своих местах. Я не сразу сообразила, что просто лежу. Скамейка впивалась в тело – удивительно, что я не провалилась в эту дырку, но голова лежала на подушке; та была вонючей, но мягкой: а, это Жучилова куртка. Он вышагивал взад-вперед по дорожке, тряс головой, щелкал пальцами, что-то бормотал.
– Эй, – окликнула я почти беззвучно. Он перестал шагать, присел со мной рядом.
– Ты там как, чел? – спросил он.
– Нормально.
Он медленно помог мне сесть, сам уселся рядом. Меня трясло. Он схватил свою куртку, протянул мне:
– На, надень.
– Не надо, мне и так хорошо.
Еще не хватало, чтобы эта провонявшая тряпка касалась моей одежды, моей кожи. Я снова вздрогнула, он завел свою руку мне за спину. Я не сразу поняла, что он затеял, хотела было послать его подальше и только потом сообразила, что он набросил куртку мне на плечи. Завернул меня в нее. Я вспомнила, как мама кутала нас обеих в одеяло на диване, когда квартира совсем промерзала, как в ее светлые дни мы лежали там обнявшись. Что-то мне попало в глаза: острое, колкое, горячее. Перелилось через край, побежало по правой щеке. Блин, да я плачу. Я никогда не плачу. Не плачу, и все. Я шмыгнула носом, вытерла лицо тыльной стороной ладони.
