Он прижал длинный палец к моим губам.
– Я тебе уже говорил. Будем есть мороженое, рыбу с жареной картошкой и гулять по взморью.
Он говорил это так, будто верил. А может, и правда верил.
Я мягко отвела руку, прижатую к моим губам, положила на раскрытую левую ладонь и принялась поглаживать его худые пальцы.
– Ты чего делаешь?
– Ничего. У тебя руки красивые.
– Ладно, хватит сопли разводить. – Он наклонился и нежно поцеловал меня. – Так, – добавил он, похоже приняв какое-то решение. – Я знаю, ты устала, так что посиди здесь, а вот когда я за тобой приду, будь готова еще побегать. Тачку я добуду, не переживай. Скоро вернусь.
Он полез наружу.
– Жучила.
– Ну?
– Будь осторожен.
– А то. А ты будь готова, ладно? Я живо – одна нога здесь, другая там.
Он исчез. Там, где он проталкивался между ветками, они немного покачались. Я смотрела, как они движутся все медленнее, замирают. А потом осталась сидеть в сгущающейся темноте и ждать.
23
Я сидела, вслушиваясь; все во мне было готово снова сорваться с места и бежать. Я ждала его шагов, шороха листвы, произнесенных шепотом инструкций. Фоновый шум внезапно исполнился глубокого смысла – гул машин, какой-то крик вдалеке, вой сирены. Что там, блин, происходит? Где он?
Две минуты обернулись десятью. Десять – двадцатью. Время шло, и я постепенно будто окаменела в одной позе: колени у подбородка, голова на руках. Я заставила себя дышать медленнее, чуть ли не загнала себя в транс, пытаясь выключиться из жизни, пока Жук меня не позовет.
Сколько времени прошло, прежде чем я поняла, что он не вернется? Не знаю, но постепенно понимание это впиталось в меня, как холодный дождь, который закапал с ветвей и потянул сыростью от земли. С ним что-то случилось. Случилось не на моих глазах, поэтому шока я не испытала – по крайней мере, в тот момент; просто вокруг и внутри образовалась тьма, еще непрогляднее, чем ночь, и холод заполз в самые кости. Я не двигалась, не издавала ни звука, просто сидела, свернувшись комочком, только слегка покачивалась взад-вперед.
А потом я, наверное, заснула, потому что очнулась, лежа на земле и с единственной мыслью в голове: его больше нет. Я лежала в грязи, промокшая, окоченевшая. Подняла руки к лицу, закрыла ими рот и нос. Лицо согрелось от дыхания, а я все повторяла: «Господи, господи». Я понятия не имела, что теперь делать, даже заплакать не могла от испуга.
Мой собственный шепот заполнил уши до краев, но вдруг до меня долетели еще какие-то голоса, а с ними какой-то непонятный звук – хлещущий, шуршащий. Кто-то прочесывал кусты.
– Одного поймали, второй вряд ли далеко.
– Не каждый день удается словить террориста, а?
– Ты правда так думаешь? Он террорист? Такой-то пацан?
– А кто его знает, их теперь, говорят, и таких вербуют.
– Когда его вели в участок, мне показалось, умом он не особо вышел.
– А на что террористу ум? Без него даже и лучше. Забивают им головы всякой дрянью – эти чернокожие парнишки, они во что хочешь поверят. Ты пойди пойми, чего там у них в мозгах происходит.
Вот оно как. Похоже, Жука схватили. Я почувствовала, как что-то поднимается к горлу. Сглотнула. Голоса приближались. А еще показался свет. Свет фонарей метался во все стороны.
– Сейчас закончим в парке, потом на пустырь за школой на Мэнор-роуд.
– Идет.
Я вытянулась в струнку и попыталась распластаться вдоль стены. Хлещут ветки, шуршат листья теперь всего в нескольких метрах. Я задержала дыхание – глупость, конечно, но, когда тебя загнали в угол, трудно соображать.
