– Ну что притихли батыры? Знаете, как появился тарбаган? Нет, ну слушайте.
В давние-давние времена жил здесь один богатый найон, который был отличным охотником. Ни в степи, ни в падях, ни в окрестных горах ни один зверь ни мог укрыться от его верного глаза. Однажды этот богатый найон был приглашен на свадьбу, куда были приглашены много-много гостей, даже сам верховный небожитель Бурхан, был на этой свадьбе.
После того как найон подкутил, не мог он не похвалиться перед гостями своим умением стрелять без единого промаха. Никого я не боюсь на всем земном свете, любого уложу с одного выстрела, бахвалился хвастливый найон.
Долго терпел Бурхан, верховное божество всех бурят и тунгусов, нескончаемую болтовню кичливого задаваки, после чего сказал ему – умерь свой пыл, не хвастай, есть на белом свете существо, которое должны уважать и бояться все, живущие на этой земле, и перед которым он, самодовольный найон ничем не должен хвастать, и это существо, я, небожитель Бурхан, властелин мира.
Но найон не внял словам Бурхана и продолжил свой спор с богом. Тогда Бурхан осердившись, взмахнул рукой, и словно из ниоткуда появилась стремительная, словно выпущенная из лука стрела, ласточка. Вот тебе мое испытание, попробуй попади в нее, сказал Бурхан. Тогда ты сможешь говорить со мной на равных, если же ускользнет ласточка, накажу я тебя так, чтобы никому неповадно было говорить перечить богу.
Засмеялся ему в лицо найон, не испугавшись Бурхана, понадеясь на свою необыкновенную меткость, на твердую руку, не знающий промаха верный глаз.
Сгрудились гости, утихли, ждут чем же закончится спор Бурхана с найоном.
Найон же схватил свое не ведавшее промаха ружье, бросил его на сошки, сождал реющую ласточку, выстрелил и попал пулею ей по хвосту, выбив срединные хвостовые перья, так что хвост у ласточки сделался вилкой.
Бог осердился пуще прежнего, закричал на найона и наказал его так: «Будь же ты тарбаганом, живи только коротким летом, всю долгую зимою же спи, не наслаждайся жизнью и не пей воды». А ласточке повелел быть с раздвоенным хвостом, за то что она не сумела увернуться от пули.
Степа притих, что-то припоминая, обратившись затем к Бурядаю.
– Аба, а у тарбагана тоже губа двоенная. И еще он усатый, – здесь Степа хотел еще добавить, «как ты аба», но все же промолчал. Негоже то дедушку с тарбаганом сравнивать.
Бурядай усмехнулся. Гляди, заметил сорванец.
Степа не унимался, желая получить интересующий его ответ. Дед Бурядай он ведь все знает, что ни спроси.
– Это ему Бурхан сделал, губу такую, да аба?
Но на этот раз не знал ответа и мудрый Бурядай. Как говорится, на всякого мудреца довольно простоты.
– Ладно нуган үри[48], давайте-ка будем вытаскивать тарбагана из норы, а то кушать хочется.
А жаркое из тарбагана получилось – пальчики оближешь. Что и делали Бурядай, Степа и Прошка, поглощая тающее во рту сочное мясо.
На тревожащие сон запахи, или может сочные звуки трапезы, проснулся Нох-нох. Подняв лобастую голову, он втянул ноздрями аромат жареного мяса, перебиваемый запахом сгоревшей в жару шерсти тарбагана и поднявшись с ложа, поспешил отойти в сторону. Ну и запашок, скажу я вам, хоть святых выноси. Мнение его осталось неразделенным.
– Вкус-ня-ти-на! – проговорил по слогам Прошка, – попрошу дома мамку такое же сделать.
Бурядай лишь ухмыльнулся. Тебя мамка с этим сусликом поди и на порог не пустит.
