Лишь на третий день, утром, он смог увидеть ее и переброситься несколькими словами. Как ни в чем не бывало, Глаша заговорила с ним первой, подарив ослепительную улыбку.
– Уморилася я Степа те дни. Два дня пластались с Прошей, чуть ноги доносила до балагана. А ты-то ходил на вечерку?
– Был, но скушно было мне без тебя.
Еще краше улыбнулась Глаша, да так, что сердце Степы готово было от радости выпрыгнуть из груди.
– Вечером приходи к Шаманке, – промолвила она, и опустив долу лучистые глаза, вскинув на плечо грабли, пошла к ожидающему ее Прохору.
В этот день копнили и Нижегородцевы. Утром, еще не успела обсохнуть роса, приехала из поселка Анисья, привезя с собой целый короб домашних разносолов. Поднявшись до первых петухов настряпала она пышных шанег с творогом, пирожков с осердием, нажарила большую латку[146] свежей баранины. Вчера вечером пришлось одному иргену расстаться со шкурой. Анисья резала сама. Вжик по горлу, ноги на крюк, шкуру на забор. Настоящая казачка – коня на скаку остановит, барана в горящую печь покладет. Ни убавить, ни прибавить.
Кроме того, в коробе нашли себе место малосольные огурцы, сметана, зеленый лучок, ну и простокиша-тараг, которую так любит сыночек Степа.
Напрасно думал Степа, что его ночные похождения остались никем незамеченными. И Георгий, отец Глаши, и Сергей, оба были молодыми, знали откуда дует ветер, ветер первой любви.
– Забрунел однако наш Степа, – зашептал, щекоча усами щеку жены Сергей.
– С кем? – вскинулась Анисья.
Сергей лишь мотнул головой, указав на соседний балаган Рукосуевых.
– Ты это доглядывай, как бы чего не вышло. Молодые ишо.
Сергей довольно осклабился. В меня пошел сынок, ртом мух не ловит. Глядишь и породнимся с однополчанином. А Глаша-то молодцом, на работу хваткая, хорошей женой ему будет.
Отведав привезенных Анисьей кушаний, принялись сгребать сено. В пять граблей работа спорилась. Сергей, Анисья, Мишка, Степа и младшенький Сергунька бегали споро вдоль валков, сгребая их в кучки. Скошенное в зачин было полностью сухим, что попало под косу во второй день было еще понизу зелено.
– Вертай, к обеду подсохнет! – дал команду Сергей, орудуя ловко граблями, что кочегар лопатой у паровозной топки.
А поднявшееся в зенит солнце жгло все нещадней. Анисья натянув до бровей головной платок, утерев с лица пот, окинула довольным взором сенокос. Сдвоенные валки протянулись колбасами, сбегая в лощину. Много нагребли, копен шесть добрых будет. Поди хватит, поедим, да копнить надо. Ну да, мужикам моим видней. А бронзовые от загара Нижегородцевы мужеского пола, мелькали, снуя кузнечиками, не думая откладывать в сторону ручные грабли. Сергунька, вертелся вьюном возле матери, следуя ей по пятам. Анисья и сама соскучилась по сыновьям и мужу, глуша тоску расставания работой. С раннего утра и позднего вечера мелькал ее платок в огороде, в пригоне, во дворе дома. Все последние дни не выходило у нее из головы мысль о старшеньком Мишке. Ох господи, хошь бы пронесло, и зачем люди воюют? Кто эту войну проклятую выдумал. Чтоб ему ни дна ни покрышки.
Наскоро пообедав, принялись копнить. Отдохнувшие за три дня кони похоже даже обрадовались возможности потаскать волокушу.
Конная волокуша (или толкающие грабли) представляла из себя бревно квадратного сечения, длиною примерно в полторы сажени. На концах бревна располагались два катка (лыжины). По всей длине бревна имелись восемь отверстий, куда были вставлены плоские заостренные деревянные зубья, длиною в сажень. К верхней части (бревна) были прикреплены стойки с оборудованными перилами, служащими для задержки собираемого сена. С обеих сторон бревна- волокуши при помощи постромок были впряжены лошади. Волокушу-грабли устанавливали в начале валка и тащили зубьями вперед. Сено, удерживаемое перилами, собиралось на гребне. При заполнении волокуши ее подвозили к месту складирования в стог.
