– Всего доброго, – попрощалась с Олегом Локоткова. – Ещё раз спасибо за помощь.
– До свидания, – тихо прозвучало вслед, с небольшим опозданием.
– Виктор, – возобновила разговор Агата, едва они тронулись, – убедительно тебя прошу, не пускать на территорию дома посторонних в отсутствие Вячеслава Аркадьевича, либо моё. Если тебе доверены ключи от ворот, это вовсе не означает, что подобным доверием пользуется кто-то ещё.
– Извините, Агата Леонидовна, – густо покраснел круглолицый, коротко стриженый, двадцатидвухлетний парень. – Больше такого не повторится. Просто, когда я выезжал к вам, Олег проходил мимо и предложил помощь. Я ещё и подвёз его. Подумал, что вы будете довольны, когда увидите, что он убрал всю территорию. И, потом, вы же были дома. Ну, то есть, не отсутствовали. Или я не прав?
– Хотел, как лучше, получилось, как всегда, – хмыкнула Агата, слегка оттаивая. – Конечно, Витя, я имела в виду, что кто-то из хозяев непременно должен находиться во дворе, около дома. Кстати, на Ирину Константиновну это не распространяется. Когда она одна дома, с детьми, о посторонних не может быть и речи. При этом не важно, гуляют они во дворе или сидят дома.
– Я понял, Агата Леонидовна, – с осторожной улыбкой глянул на неё водитель. – Хорошо, что вы уже не сердитесь.
– А с чего ты взял, что я сердилась? – невольно улыбнулась Локоткова.
– Когда вы сердитесь, то называете меня «Виктор», а не «Витя», как сейчас.
– Понятно, – откинулась в кресле Агата, глядя прямо перед собой на дорогу. – Буду иметь в виду, – добавила она, теряя интерес к разговору и погружаясь в свои невесёлые мысли.
Маша Мезенцева второй час брела из сельского магазина к себе домой. Дорога, начинавшаяся от продуктовой точки, рядом с которой находилась конечная остановка районного автобуса, на протяжении всей деревенской улицы, была расчищена. Утоптанный тракт обрывался в конце села, примерно за два километра до мелкого населённого пункта из семи строений, под названием Волхонка, жителем которого являлась тридцатидвухлетняя Маша. Причём, единственным жителем, отважившимся на зимовку в деревне.
Четыре года назад незамужняя девушка потеряла работу бухгалтера в одном из районных центров. Постепенно затухающий завод сельхозмашин в конце концов обанкротился, сократив работников, не выплатив положенные при сокращении пособия в полном объёме. Незначительное число бывших сотрудников пытались вытребовать выплаты по суду. Маша не присоединилась к ним по той причине, что не имела возможности приезжать на заседания суда. Квартира, где она проживала ещё с двумя бывшими работницами, расположенная в посёлке, в десяти километрах от районного центра, была служебной. Лишившись жилья сразу после увольнения, девушка обратилась к старшему брату с просьбой пожить у него месяц, в течение которого должен был предположительно завершиться суд. Тот обретался с женой и двумя детьми в квартире, полученной путем троекратного обмена материнского жилья. Брат с супругой в два голоса указали Маше на дверь, не впустив даже на порог.
Честно говоря, надежда девушки на понимание брата сразу представлялась ей довольно зыбкой. Будучи родными только по матери, они почти не общались с тех пор, как Маша уехала в шестнадцать лет учиться на бухгалтера в Липовск. Сразу после её отъезда брат устроил матери скандал, наорав, что в будущем не желает видеть у себя в доме девку, рождённую неизвестно от кого. В противном случае, пригрозил выставить из дома и саму мать, заявив, что получал квартиру его родной отец. После чего начал активно выменивать семейное жилище на новое и новое, пока не нашёл более-менее подходящее. Вместо того, чтобы отстоять права на квартиру, свои и дочери, женщина совсем упала духом. Вдобавок, осталась без работы, после закрытия больницы, где была санитаркой. Уехав в Волхонку, к своей матери, на первое время устроилась школьной уборщицей в соседнем селе. Надломленная отношением сына, почти сразу начала пить. Вскоре, бросив работу, стала жить на пенсию матери.
