– Вы правы, – вздохнул Садэ. – Я не смог приехать, хотя и обещал. Может быть, если бы я вырвался хоть на полчаса, Шай не сделал бы этого…
– Возможно, – сказал Бутлер. – А я ведь с самого начала знал, что Кацор не любил кофе по-турецки. И не обратил на это внимания. И все почему? Потому что для цианида все равно, в какой кофе его подсыпать – результат один…
– Да, – нетерпеливо сказал генеральный директор. – И сейчас, когда с этих людей сняты подозрения… Кстати, как вы, комиссар, пришли к такому выводу? Судя по прессе, вчера вы были настроены решительно. Как вам удалось доказать, что Шай покончил с собой?
– Покончил с собой? – повторил Бутлер. —Кацор не имел причин убивать себя, да он и не мог этого сделать. И к тому же, господин президент, вам не кажется сам способ немного… нелепым? Для чего было господину Кацору сводить счеты с жизнью непременно в присутствии коллег и обставлять это так, чтобы полиция обязательно подумала об убийстве и начала подозревать четырех гостей, приглашенных Кацором…
– Но вы сами сказали, комиссар, что больше их не подозреваете.
– Безусловно. Ни у кого из них не было возможности отравить господина Кацора.
– Но тогда… – генеральный директор недоуменно поднял брови.
– Подозрения должны пасть на истинного виновника, – с некоторым пафосом произнес Бутлер.
– Что вы хотите сказать? – нахмурился Садэ, а четверо гостей переглянулись.
– Видите ли, – продолжал Бутлер, обращаясь ко всем присутствующим, – когда в моем сознании объединились два факта – о том, что Кацор готовил кофе для вас, господин Садэ, и о том, что цианид не разбирает сортов, – я понял, насколько ошибался…
– В чем? – спросил Кудрин.
– Очень хотелось спать, но я сел к компьютеру. Через минуту я знал, кто убийца.
Пять пар глаз смотрели на комиссара, пять человек поставили на стол свои чашечки.
– Вы хотите сказать… – неуверенно начал Полански, оставив, наконец, попытки играть роль равнодушного ко всему свидетеля.
– Я задал компьютеру вопрос, – комиссар говорил, не глядя на собеседников, – не могло ли убийство произойти значительно раньше. Меня ведь все время мучило это противоречие: в тот день у гостей Шая – у вас, господа, – не было возможности его отравить, а во время предыдущих встреч было много возможностей, но без достаточно серьезного мотива. Если, конечно, не считать сведения старых счетов.
– Не понимаю, – заявил Кудрин. – Что значит – значительно раньше? Шай был жив, когда мы…
– Нет, – покачал головой комиссар. – Фактически он был уже мертв.
– Что за чепуха! – воскликнул Астлунг.
– Вы тоже считаете это чепухой, господин Садэ? – повернулся к директору Бутлер. – Я имею в виду биконол Штайлера…
– Я… – начал Садэ. Он смотрел в глаза комиссару, ладони его, лежавшие на столе, нервно подрагивали. Бутлер молчал. Молчали и остальные, ничего не понимая в этой дуэли взглядов.
– Вы ничего не сможете доказать, – сказал наконец Садэ.
– Не смогу, – согласился Бутлер и облегченно вздохнул. – Единственное, чего я бы хотел здесь и сейчас – услышать, что вы, господин Садэ, согласны с моей версией. Эти господа будут свидетелями, с меня достаточно.
Садэ встал и отошел к окну.
– Я расскажу все сам, – сказал он, не оборачиваясь. – Вы начнете копаться в деталях, я бы не хотел этого. Но и неясностей я не хочу тоже, раз уж приходится…
Он вернулся к столу, сел и налил себе вторую чашечку кофе. Руки его больше не дрожали.
