– Сколько? – нетерпеливо спросил я.
– Двадцать градусов, – ответила она. – Комнатная температура.
Пациент как овощ, пульс слабый, но в нём как-то теплилась жизнь. Думал, к обеду дотлеет и умрёт, но ничего подобного.
У меня в отделении лежали ещё три пациента – старики после штатных операций. Я зашёл к ним узнать, как самочувствие. Все трое попросились на выписку. До них дошёл слух, что вчера тут воскрес покойник, а им не хотелось оставаться с ним под одной крышей. Мнительные деды.
Я выписал одного. Другим ещё надо было колоть антибиотики.
Уходя из больницы, я спросил медсестру, что с Чесноковым. Она сказала: «Всё то же самое».
После работы я, сам не зная почему, поехал в морг к своему знакомому патологоанатому Сашке Хромову. Вдруг захотелось с ним поговорить.
Сказал:
– Представляешь, какая штука. Вчера хотели тебе прислать клиента, уже упаковали в мешок, а он взял и ожил!
– Прям ожил? – Хромов, как будто не удивился.
– Не поверишь… Медсёстры сказали, что вылез из мешка и сам пошёл в реанимацию.
– Вот уже до чего дошло, – работник морга показал мне коробку на столе.
Там лежали пластиковые хомуты-стяжки.
– И что это? – спросил я.
– Месяц назад началось. Мои «пациенты» начали активничать. И после вскрытия, и после бальзамирования, то пальцы шевелятся, то веки дёрнутся. Я из одного весь органокомплекс достал, а у него колени – раз – и согнулись. Как это? Не знаю! Они ведь не живые – мёртвые! В жизни такого не видел. Когда это стало происходить каждую смену, я написал бумагу в министерство. И знаешь, что? Труп одного бездомного забрали на изучение. А мне прислали стяжки, чтобы покойников усмирять – связывать их.
Хромов не шутил. У него напрочь отсутствовало чувство юмора.
Мертвецы оживают. Кто-то уже в курсе, а я узнаю об этом только сейчас? Дела!
Я приехал домой. Хотел оставить работу за порогом, подумать о рутинных занятиях и не искать в новостях подробности о подобных случаях.
Мне позвонили из отделения в одиннадцать вечера. Две медсестры Кристина и Виолетта по очереди в одну трубку говорили, что у них проблемы с пациентом, с третьей медсестрой и дежурным врачом. Всё отделение осталось на двух девушках.
Я даже не стал спрашивать, что случилось, по их голосам было ясно, что дела плохи.
Медсёстры ждали меня у входа в полутьме. Я спросил, где дежурный врач. Девушки сказали, что он, похоже, сбежал и отключил телефон.
– Да что тут творится? – я не ждал их отчётов, хотел всё увидеть сам, но медсёстры меня остановили.
– Артур Эдуардович, постойте! Выслушайте! – у Виолетты дрожали руки. – Чесноков напал на Ольгу. Она собиралась ему поставить капельницу. А она знаете… не церемонится – взяла его руку и стала втыкать иглу. Больному это не понравилось. Он ей ногтями по лицу, расцарапал до крови, потом встал и ушёл. Мы хотели помочь Ольге, а она как взбесилась. Стала рычать и кидаться на нас. Мы закрыли её в реанимационном кабинете.
– Сами не пострадали? – я неосознанно оглядел их руки, нет ли царапин, укусов.
Медсёстры помотали головами.
– Где Чесноков?
– Ходит где-то по второму этажу.
– А другие пациенты?
– Перепугались и закрылись в палате!
Больше я не позволил себя удерживать и пошёл на второй этаж. Страшно было. Хотелось вооружиться хоть чем-нибудь. Вдруг и на меня бросится оживший мертвец.
Наверху горел тусклый дежурный свет. В конце коридора ярко светилось окно реанимации. Там была какая-то суета, что-то падало и разбивалось.
