Что это значит: быть собой? - страница 17

Никки отправилась учиться в университет и в какие-то выходные приехала повидаться со мной. Я сообщил ей, что меня привлекают другие девушки, и когда я произнес эти слова, мне показалось, что меня как будто обволокла черная пелена. Я находился в состоянии паники. Я навестил ее в Шеффилде две недели спустя, где мы и расстались. Я начал пить в одиночестве и писать стихи. Все еще живя дома, я ощущал, как преклонный возраст моего отца просачивается в меня. Мне следовало уехать, но у меня не было внутренних сил. Я улетел в Израиль и навестил там дальних родственников. Я написал стихотворение под названием «Урод». За границей я чувствовал себя как-то странно, но не мог понять почему. Идея этой поездки принадлежала не мне. Когда я вернулся, я рассказал всем, что прекрасно провел время, хотя это и не было правдой. Я врал всем, включая себя самого. С приближением дня моего отъезда в университет я становился все более напуганным, скованным и суровым. Я замкнулся и был не способен должным образом общаться с кем бы то ни было, хотя и делал вид, что все в порядке. Накануне отъезда я десять часов играл на гитаре. В тот вечер я встретился со своими друзьями в пабе. Они пришли к моему дому, и у меня началась паника. Я попросил их уйти и закрыл дверь. Я понял, что никогда уже не буду прежним.

Если этот сборник представляет собой исследование сознания, то опыт переживания нервного срыва как нельзя лучше подходит для него, поскольку нервный срыв является болезнью сознания, медленной смертью, идущей изнутри. В своей книге «Губительная печаль» профессор Льюис Уолперт описывает собственную депрессию. Он начинает так: «Это был самый ужасный период моей жизни. Намного хуже, чем бессильное наблюдение за тем, как умирает от рака моя жена». У некоторых это может вызвать недоумение или даже беспокойство. Однако мне это кажется вполне понятной и даже обоснованной реакцией на ощущения, которые являются настолько ужасными, запредельными и непередаваемо странными, что по большому счету не поддаются точному описанию, и их истинную сущность невозможно передать тем, кто не испытывал ничего подобного. Во время нервного срыва я постоянно представлял, как теряю палец, кисть руки и даже всю руку только ради того, чтобы снова стать «нормальным» – на год, на месяц или хотя бы на неделю. Через какое-то время я забыл, что означает быть «нормальным». Возможно, я вообще никогда таковым не был.

День накануне отъезда в университет после я множество раз воспроизводил в своей памяти. Если бы я только мог тогда поговорить с мамой о том, что я чувствую. Если бы я только нашел в себе силы сказать: «Нет, я не поеду». Когда я проснулся следующим утром, какое-то мгновение я чувствовал себя нормально, но только для того, чтобы «это» захлестнуло меня снова. Внешне я казался самим собой, может, чуть более нервным, но внутри я был совершенно не похожим на человека, которым я являлся всего час назад. Интуитивно я понимал, что со мной произошли какие-то кардинальные перемены, однако я не мог понять, какие именно. Я знал только, что не могу объяснить это ни родителям, ни кому-то еще. Мне было очень стыдно за свои чувства.

Приехав в университет, я попрощался с родителями, распаковал вещи, сложил стопкой диски и включил музыку. Со стороны все эти действия казались абсолютно нормальными, но я проделал их абсолютно механически. Что-то чужеродное находилось у меня внутри, какое-то невидимое пагубное существо. Ели бы я только мог добраться до него, изолировать и вытащить наружу, я бы почувствовал себя хорошо. У меня все в порядке, за исключением этого