– Сел Саша на конька и поскакал, – сказала Кира с улыбкой.
– Наша природа обманывает нас, толкая к главной цели. Мы и есть природа, то есть это самообман. Мы много чего хотим, но для чего? Ради счастья? Нет. Природа не хочет счастья. Она хочет стремления к счастью. Только так будет движение вперед. Ей не нужны расслабленные и счастливые. Ей нужны деятельные и в меру несчастные. Цель одна. А главная хитрость – любовь, самая сладкая конфетка.
– Циник ты мой, – сказала Кира.
– Я дарвинист, ницшеанец, макмерфианец. Ах да, и романтик.
– Что такое макмерфианец? – спросила Юля.
– Читала книгу «Пролетая над гнездом кукушки»?
– Поняла, – кивнула Юля. – Хорошая книга. И фильм.
– Мы пробуем, прямо сейчас, в нас бродит закваска. В Кире, в тебе, во мне. Чувствуете?
Юля кивнула. Кира – тоже.
– Так что там насчет любви? – спросила Юля. – Что скажешь, дарвинист и романтик?
– Мы знаем, для чего любовь, отчего, но с удовольствием играем в романтику. Нет, даже не играем. Все по-настоящему. Как это сказать?.. Это вшито в нас, весь механизм, за миллиарды лет эволюции. Поэтому мы здесь. Живут не ради любви, а из-за любви, но считают, что – ради. Впрочем, если поэт скажет, что смысл жизни – в любви, то будет по-своему прав. Нет противоречия между дарвинистами и романтиками.
– Давайте просто любить и заниматься сексом, не будем много думать, – сказала Кира. – Этого хочет природа? Дадим ей это. Будем самообманываться с удовольствием.
Придвинувшись к Саше, она поцеловала его, по-взрослому, глубоко, без стеснения.
Он ответил ей.
Юля улыбалась, наблюдая за ними в зеркало заднего вида.
Кира права.
Счастлив тот, кто умеет жить просто. Умножающий знание умножает печаль – прав был автор книги «Екклесиаст». Но как иначе? Не знать? Не видеть? Он так не хочет. Но и не хочет быть скучным профессором, исследующим самого себя по живому, сухо и скрупулезно. Он хочет быть влюбленным и окрыленным, в меру безумным. Хочет хотеть. Хочет быть человеком. Когда внизу тлеет жар и тепло льется по телу, сладострастное, скрытое под кожей и мышцами, – он человек. Тестостероновые волны накатывают изнутри, каждая следующая выше предшествующей, и он встречает их у скал, напитываясь энергией из древних источников, самец из рода людей. Это всего лишь гормоны, химические соединения в ничтожно малых количествах, воспетые тысячами счастливых и несчастных поэтов, – какое это имеет значение? Даже скучному профессору нужен оргазм, а то и любовь, а он, Саша, – не скучный профессор. Нет, он не идеализирует любовь, источник которой в инстинкте, он не пылкий юноша с томиком Пушкина в рюкзаке, но он человек и он любит любить и жить в гормональных грезах. Любовь – это любовь, и точка. Наука и так забрала у людей слишком много, оставив их один на один с материальным миром без бога, на крошечной планете, затерянной в космосе, без понимания смысла жизни и с теорией Дарвина взамен. Пусть останется хоть что-то, не оскверненное научным подходом.
Одним словом, он знает, но – не печалится.
Припарковались в старом центре.
От Золотых ворот, некогда части городских укреплений, а ныне древних и одиноких на оживленном круговом перекрестке, пошли по Большой Московской.
Им хватило часа на все про все: дойти до Богородице-Рождественского монастыря и обратно, полюбоваться восьмисотлетними соборами и колоритом Большой Московской улицы с ее двух-трехэтажными домами восемнадцатого-девятнадцатого веков, где у Саши возникло чувство, что он гуляет по Пятницкой в Москве под жарким испанским солнцем, – программа минимум выполнена. Спасибо, Юля. Ты светлый человек, но чего тебе это стоит? Кто видит грусть на дне твоих глаз? Кто слышит ее в твоем смехе?
