Вебер благодарно смотрел на Коха, единственное, что хотелось сейчас – это побыть одному.
– Так что за беда у тебя случилась? – Кох не отпускал внимание Вебера.
В комнате Коха Вебер бывал редко и не дальше дверей. Море книг, это книги Коха.
– Ты все это читал?
– Я держу то, что читаю или иногда хочется перечитать и то, требуется для работы.
Так и хочется спросить, над чем работает Кох. Официально его вопрос звучит как Время, но, кажется, это ширма, как и вопрос Вебера. Никто не знает, что на самом деле это Бессмертие, а не какие-то там Трансцендентные Небеса, которые его и убили.
Море книг – математика, астрономия, море оккультных трактатов, философы – от древности до наших дней, ряды поэтов, книги на разных языках. Считается, что Кох знает только английский, немного итальянский и латынь, а тут такие языки, что Вебер и определить не может. Полки с теорией музыки, полки клавиров, тома опер, тома фортепианной музыки – и флейта. Кох играет на флейте? Никогда не слышал. Но флейта лежит в раскрытом футляре, пылью не покрыта. Здесь пыли нет.
В комнате Коха настоящий концертный рояль. На рояле вариации Генделя, Кох никогда не исполнял их.
– Ты это будешь играть на рождественском концерте?
– Нет.
– А что ты играешь?
– Ничего.
– Почему?
– Потому что его не будет.
– Карл с Гейнцем готовятся вовсю.
– Готовиться полезно даже к тому, чего не будет, потому что то, что не состоится сейчас, состоится иначе и потом.
Вебер улыбнулся, не будет сейчас – будет иначе и потом.
– Что ты стоишь в шинели? У меня не холодно.
Вебер стащил тяжелую шинель.
– Вильгельм, можно я полежу?
Вебер лег, закинув за голову руки, тело благодарно отозвалось теплой волной, а сердце опять затрепыхалось, что ему не так?
– Вильгельм, почему у меня все не как у людей? Вы все столько лет в Корпусе, и все у вас хорошо, никто не влюблялся, ну, Абель давно, и сумел это выбросить из головы. Ни ты, ни Аланд, ни Карл, ни Гейнц.
Кох улыбался.
– Ты влюбился, Рудольф?
– Проболтался.
– И слава Богу.
– Что – слава Богу, что проболтался?
– Что влюбился.
Вебер недоверчиво усмехнулся.
– Ты смеешься надо мной?
– Даже не собирался. Когда ты успел?
– Вильгельм, меня Аланд из Корпуса выгоняет.
– Это он тебе сказал?
– Да, обещал зашвырнуть – метров на пятьдесят от ворот.
– Думаю, ты пытался ему соврать, за любовь бы не вышвырнул. И где ты ее нашел?
– Случайно встретил.
– Всё сложилось?
– Ничего не сложилось, Вильгельм, я ее один раз видел.
– Тогда, может, тебе показалось?
– Не показалось, и Аланд сразу понял, что не показалось, потому и напомнил, что ворота близко, если я не откажусь, а я не могу отказаться.
– Она тоже проявила симпатию?
– Какую симпатию, Вильгельм? У нее муж, такой хороший, и тоже, как вы, математик.
– Так она еще и замужем? Интересно. Ты собираешься ее отбить?
– Ничего я не собираюсь, Аланд сказал, что я безответственная скотина, поломаю ей жизнь и подохну. И с чем она останется? Этому сложно возразить.
– Аланд не мог такого тебе сказать.
– Сказал, Вильгельм. Я вчера доигрался со своей медитацией, сегодня уже дважды подох. Раз доктор Клеменс в академии откачал, раз сам тут на плацу воскрес. Аланд ушел – и не обернулся даже.
– Ничего не понимаю, что значит – доигрался в медитации, что за дважды подох? Вчера что-то случилось? Я слышал, Фердинанд говорил про твой жар, и я ушел. Отвечай внятно, что произошло?
– Вильгельм, Аланд мне запретил вчера, а я полез, сбили меня – прямо по сердцу. Теперь оно то трепещет, то останавливается, когда захочет. Меня вчера предупредили все: и Аланд, и Абель, и даже в там мне давали возможность убраться, я не захотел, я хотел, чтобы меня убило. А сегодня я встретил её. Аланд сказал, что глаза бы закрыл на мои любовные подвиги, но после вчерашнего у меня нет такого права, я сам себе создал проблемы – и не надо их перекладывать на нее.
