Читать онлайн Татьяна Соловьева - Что сказал Бенедикто. Часть 2

Часть вторая

Глава 24. Возвращение Абеля

После Посвящения Вебер, в самом деле, почувствовал в себе перемену. Его перестало болтать, как щепку, его деятельность стала осознанной, работа в Корпусе доставляла ему огромное наслаждение, жажда познания завладела им полностью. Поправился и восстановился он быстро, поселился у Гейнца за стенкой, и началась настоящая учеба.

Медитация с Аландом оказалась не совсем то, что он переживал в детстве и что здесь привык называть этим словом, это была работа, только вне тела. Прежнюю медитацию Вебера Аланд называл «безмозглой» и отправлял Вебера заняться ею, если Вебер не мог успокоиться после впечатлений прошедшего дня, а впечатлений было много.

Гейнц занимался с Вебером музыкой: фортепиано, клавесин, потом добавился орган, любимый инструмент Абеля, и стал для Вебера он тоже стал любимым. Через три года Вебер сдал второй том ХТК, играл он уже много и свободно. Уроки Гейнца занимали когда пару часов, когда весь день, в музыке, как в единоборствах, тоже была своя медитация. Все шло через неё, ею начиналось и завершалось, Вебер освоил несколько её разновидностей и быстро, легко овладевал любой.

В 20 лет у Вебера, как у всех, появилась своя машина, спасибо Карлу, Вебер знал ее устройство и великолепно мог ездить на ней.

Он делал поразительные успехи в точных науках. Спать было жаль, некогда, но не было и необходимости, медитация снимала напряжение дня, и пара часов «безмозглой» медитации возвращала силы, энергию и спасала от намека на переутомление. Он бегал уже лейтенантом, сдав все экзамены в офицерской школе. О дефекте в его ногах в комиссиях никто даже не заподозрил, полосу препятствий он преодолел, обогнав всех с большим отрывом. В зале единоборств его гоняли немилосердно, но он был благодарен и всех любил.

Вебера в Корпусе считали математиком, Аланд занимался с ним сам, с ним занимались Кох и Клемперер, но его из всех наук больше всего пленяла музыка. Аланд и Гейнц на первом же занятии с Вебером отметили его незаурядные природные данные: память, слух, руки, но он готов был ещё и все время отдавать музицированию. Он выпросил разрешение все самостоятельные книжные работы выполнять у Гейнца, чтобы слышать его «рабочую» игру. Аланд позволил, сказав, что музыкальный кругозор Веберу расширить не помешает. Гейнц не возражал, в присутствии Вебера ему даже лучше работалось. Вебер шел такими темпами, словно давно умел играть и вспоминал руками, как это делается, и вспоминал быстро. Музыку он чувствовал тонко, в нем от природы было чувство меры, что при страстности его натуры было удивительно. В его игре даже на самых первых этапах обучения было столько простоты и благородства, что Аланд через год уже выпустил Вебера играть на Рождественском концерте в присутствии Анны-Марии, отца Адриана и Ленца. Ленц пожимал плечами и спрашивал, где Аланд берет таких способных учеников, да еще и не лоботрясов, и почему к нему в Школу музыки приходят или трудолюбивые бездари, или способные разгильдяи?

Прошло три года. Об этом Вебер не говорил ни с кем, даже с Гейнцем, Вебер все с большим нетерпением ждал возвращения Абеля. Он посматривал на себя критически в зеркало, пытаясь понять, изменился ли он за эти три года, и что Абель скажет, когда ему расскажут об успехах Вебера, о том, что он ни разу не заболел, ни разу не упал неудачно, что он был прилежным, старательным, выполнял все, что требовалось. Он может играть на рояле, на клавесине, и уже свободно перемещает ноги на педали органа, это для Вебера была сложнее всего, мануалы он освоил легко.

Прошел декабрь, январь, Абеля не было. Вебер решился спросить об этом у Аланда. Аланд ответил, что Абель задержится еще на три года, работается ему хорошо, он не хочет прерывать обучение, и, видя, как Вебер мгновенно расстроился, тихо добавил:

– И ты пока поучись, у тебя хорошо получается.

– Почему он не приезжает?

– Возможно, он сосредоточился на своем Вопросе.

– Какой у Абеля вопрос, мне это можно знать?

– Да, ничего секретного, Абель ломает голову над природой любви. Его вопрос, как и твой, из одного слова: твой – Бессмертие, его – Любовь.

– Что он там жениться надумал?

– Нет, Вебер, Фердинанд женится не скоро.

– Как Абель женится? Вы же сказали, что…

– Я сказал, Вебер, что пока ты овладеваешь основами медитации, жениться я тебе не позволю, про Абеля мы не говорили. А что ты так забеспокоился?

– Его так не хватает в Корпусе.

– Ты спросил, я ответил, твои размышления по этому поводу не имеют смысла, не уходи в них. Со следующей недели ты уезжаешь с Карлом на аэродром, будешь изучать самолеты.

– Когда я вернусь?

– Когда Карл скажет, что ты вполне сносно можешь поднять машину в воздух, посадить, когда Карл признает, что ты «летаешь».

– Я играть разучусь.

– Корпус военный, это не музыкальная академия, если ты хочешь в музыкальную академию, могу перевести, мирское поприще для тебя предпочтительней.

Вебер нахмурился – Аланд рассмеялся.

– Рано Абелю возвращаться, – неожиданно подвел Аланд итог.

Вебер и сам как раз думал о том, что три года безмятежной радости, абсолютного счастья едва не посыпались, как только он раздумался про Абеля и понял, что снова долго его не увидит. Вебер приказал себе не думать о нем, лучше не думать, чем вдруг сделаться недовольным, имея такие сокровища, какие он имеет.

Самолеты – замечательно, пределов восторгу не было, когда Кох «покатал» его, тогда он все бы отдал за то, чтобы научиться летать, а теперь вроде как не доволен. На аэродром ездили каждый день, вечером возвращались в Корпус. Музыка, единоборства, медитация – все осталось при нем, пребывание на аэродроме наносило ущерб книжным занятиям и теоретическим классам, но это наверстать было легче.

Три года прошли в том же священном угаре непрерывной работы. Вебер только что получил капитанские погоны и был счастлив, что теперь он предстанет перед Фердинандом капитаном. Правда, в Корпусе он так и остался фенрихом и привык к этому обращению, как к имени, так обращался к нему даже Аланд, иногда его звали Вебером, совсем редко Рудольфом.

Теперь, поглядывая в зеркало, Вебер нисколько не сомневался, что он достаточно изменился. В классах единоборств его учили по-настоящему, с ним сходились на ковре и Карл, и Гейнц. В поединках с Кохом Вебер чувствовал, что тот особенно осторожничает, но Кох дрался умно, тонко, у него было чему поучиться. Гейнц в полную силу с Вебером не дрался, Карл тоже. Несколько раз Веберу удавалось хотя бы свернуть Карла на ковер, а если Гейнц или Аланд засчитывали победу по количеству, быстроте, точности ударов, то Вебер иногда оказывался в преимуществе и этим очень гордился.

Четвёртого февраля Веберу исполнилось двадцать три, Абель так и не вернулся. Вебер очень ждал Абеля почему-то именно в свой День рождения, потому что Абель никогда не забывал никого поздравить и очень сокрушался, что не знает подлинного дня рождения Аланда. То, что насчет 350-летнего юбилея, который так можно и прозевать, Абель сокрушался в шутку, Вебер не сомневался в этом, хотя за шесть с лишним лет, что Вебер знал Аланда, Аланд не изменился. Вебер видит Аланда каждый день, он может этого и не заметить.

Вебер не стал спрашивать Аланда, когда вернется Абель, он хотел его дождаться сам, но думал он про Абеля чаще, чем следовало. Аланд не раз выгонял Вебера: придешь, когда будешь готов работать. Вебер сам чувствовал, что ему трудно сосредоточиться, Гейнц заводился, не понимая непростительных ошибок Вебера за инструментом, в задачах по гармонии; Карл пожимал плечами на очередную «галиматью», которую Вебер выводил на доске вместо решений, Вебер ошибался в классе единоборств, что было еще и опасно, так как могло повлечь серьезную травму. Гейнц приходил к Аланду с вопросом, не переутомился ли Вебер, но Аланд улыбался, уверял, что не о чем беспокоиться, и все больше загружал Вебера физической подготовкой.

Вместо класса музыки, где занимались не индивидуально с Гейнцем, а все вместе, часто при Аланде, Аланд вдруг забирал Вебера в спортивный зал и гонял до изнеможения. Драться с Аландом было невозможно, он тенью уходил от удара, а сам обычно не наносил удар, а, как щенка, хватал Вебера, и поединок заканчивался. После тренировок с Аландом Вебер падал на маты и лежал, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, потом он шел к Аланду заниматься медитацией, и силы к утру были полностью восстановлены.

В конце апреля однажды вечером, когда Аланд опять «перехватил» Вебера на пороге класса музыки, чтобы погонять его в зале единоборств, на Вебера нашел непонятный столбняк. Он пошел за Аландом, но, едва они пересекли двор, Вебер честно признался, что сам не понимает, что с ним, наверное, он заболел, ему не по себе, он не может заниматься и просил извинить его за рассеянность. Аланд любовался, как Вебер, пытается объясниться.

– Ты абсолютно здоров, у тебя ничего не болит, ты симулянт, тебя пора гнать за ворота.

Вебер смутился совсем.

– Господин генерал, я не говорю, что у меня что-то болит, я не понимаю, я бы не стал вам лгать, но я буду только раздражать вас тем, что не могу сосредоточиться.

– Ты меня этим уже давно раздражаешь, – засмеялся Аланд, но в его смехе не было осуждения. – Иди за ворота.

– Зачем, господин генерал? Я же не хочу, чтобы так, мне, действительно, плохо.

– Вот и иди за ворота, станет лучше, вернешься.

Аланд пошел к своему корпусу в класс музыки, с крыльца обернулся и кивнул Веберу на ворота еще раз. Вебер вышел за ворота, куда себя девать, он понятия не имел, но следовало вернуться в нормальное состояние. Подумал, не пробежаться ли ему до озера, когда к Корпусу подъехало такси, и из него вышел Абель.

Брови Абеля удивленно взлетели вверх, он улыбнулся и распахнул руки для объятий.

– Рудольф, ты же не знал, что я приеду.

Он перекинул сложенный плащ в одну руку с портфелем, обнял Вебера.

– Что такой кислый?

Вебер во все глаза смотрел на Фердинанда и не мог отпустить его руку.

– Аланд выгнал меня за ворота, сказал, пока мое состояние не улучшится, назад не приходить.

– Аланд в своем репертуаре, но это очень любезно с его стороны, что он прислал тебя меня встретить. Ты мне поможешь?

Абель открыл багажник, подал Веберу чемодан, второй взял сам, отпустил такси, и они пошли к воротам.

– Ты уже капитан? – к удовольствию Вебера, сразу отметил Абель. – Что играешь?

– Сейчас мне задали двадцатые концерты Моцарта, я только начал разбирать.

– На органе играешь?

– Да, мы три раза в неделю с Гейнцем ездим к отцу Адриану.

– Завтра поедете? Я с вами, хочу послушать.

– Гейнц мне сделал клавесин, очень хороший клавесин, Фердинанд. Как ты съездил? Где был?

– Много где был. А ты здорово вымахал, Гейнца на ковер еще не уложил?

– Гейнца нет, он много тренируется, Карла несколько раз получилось, случайно…

– Карл все курит?

– Редко, это он больше для своего имиджа.

– И Гейнц с ним?

– Гейнц совсем уж иногда…

Вебер смотрел на лицо Абеля, то ли он устал с дороги, то ли так замучил себя аскетизмом, лицо его похудело, и глаза Абеля изменились: в них проскальзывала обыкновенная смешинка Абеля, проскальзывала – и гасла. Вебер не понимал, как спросить об этой перемене.

– Я тебя так ждал, Фердинанд, ты похудел, у тебя все хорошо?

– Почистило немного. Как у тебя – ничего не болит, а все как-то…