– Но… с Аней… все то же самое?.. Она убита…
– То же самое? Ты уверен?
– Ран намного меньше, но она мертва…
– Ран меньше.
– Карл – все равно рассыпающийся в небе самолет…
– Дальше.
– Он страшно избит – на полу. Это камера…
– То есть самолет-самолетом, но Карл жив?..
– Не уверен, что ему от этого легче.
– Это не твое дело, речь идет о запасе жизненной энергии, дальше.
– Гейнц… Рука. Разбитая скрипка… Машина и взрыв. Столп огня до неба…
– Дальше.
– Кох… Не понимаю… Анна-Мария, отец Адриан, отец Карла… Очевидная гибель… Фердинанда не вижу. Вы… господин генерал… Что это такое?..
– Что это такое? – передразнил Аланд.
– Это невозможно… Ваш китель, как решето…
– И я лежу в гробу, сложив чинно руки крестом?
– Нет, вы идете, этого не может быть. Я пересчитать не могу ваших ран.
– Я тебе говорил, что математика – это не твое. Дальше.
– Не могу понять… Еще какой-то человек – я не знаю его…
– Узнаешь.
– Но с вами – с вами не может такого случиться.
– Почему? Я пришел завершить дела, передать их вам, скажи о себе.
– Похоже, что в сердце, но мой сын совсем маленький… Храм? Орган… Меня скоро убьют?
– Не хочется, правда? И сын твой тоже вовсе этого не хочет.
– Фердинанд рядом, он вернется? Что делать?
– Я просил тебя обойтись без эмоций, это эскизы, у тебя есть время над ними серьезно поработать.
– Отец, ты сказал, что я могу приступить к интенсивной медитации.
– Мне было нужно, чтобы ты сам этого захотел.
– Я готов, хоть сейчас…
– Сейчас ты пойдешь к жене, ничего не объясняй, скажи, что ты уезжаешь, я неумолим, и что она остается здесь на нашем попечении. Ты меня понял? Сегодня дай ей порадоваться твоему успеху.
– Если она спросит – куда?
– Мало ли кто что спросит, ты офицер секретного Корпуса, пусть тебя спросит сам Господь – промолчи. Если он Господь, он и сам знает, а остальным говорить ты не имеешь права. Утром выполнишь разминку, в девять придешь ко мне, я все объясню подробно и провожу тебя. Первое время я буду с тобой, потому что могут возникнуть трудности. Сегодня постарайся провести вечер, как счастливый человек, ты уходишь изменить то, что готово помешать тебе и тем, кого ты любишь, оставаться счастливыми.
– Да, отец.
– О музыке не беспокойся, ничего не потеряешь, ты был на сцене выше всех похвал. Если ты сумеешь провести, хоть пару недель в непрекращающейся медитации, это будет куда больший успех, сын.
– Если мы сходим с Аней прогуляться?..
– Нужно, чтобы ей запомнился этот вечер, посвяти время только ей, ночь ясная, луна близка к полнолунию, холода особого нет… Ей нужно очень близко запомнить твое лицо, все время твоего отсутствия она таким будет видеть его перед собой. Будь таким, каким ты хочешь, чтобы она тебя запомнила, хоть стихи ей читай, хоть целуйтесь до самозабвения, дышите небом – могучим звездным небом. Я сам ей сообщу, что ты завтра уедешь, понимаю, что тебе не хочется огорчать ее. Мне она пока все прощает, я ее фаворит, потому что я твой отец.
– Я как раз об этом подумал…
– И я как раз подумал о том, о чем ты подумал, – Аланд засмеялся, повел Вебера к дверям. Вебер подумал, что у Абеля все хорошо, раз Фердинанд непременно вернется.
– У Абеля все хорошо, – как эхо, отозвался Аланд.
Веберу пришлось со всеми проститься, как перед отъездом.
Орган, рояль, клавесин, необходимые в последнее время ноты – все было здесь, Аланд сказал, что первое время Вебер сможет снимать эмоциональное напряжение музицированием, но музыкальные упражнения не самоцель. Насчет двух недель сказано очень условно – как пойдет, может, две, а может, и больше, думать об этом не надо. Если он сумеет по-настоящему войти в работу, прерываться ему не захочется самому, за жену беспокоиться нет смысла.
