Что таится за завесой - страница 4

– При всем уважении, милорд, мы оба знаем, что я не леди, – сказала я, выпрямляясь во весь рост, но отводя глаза в попытке выказать ему уважение, которого он, по его мнению, заслуживал.

– Терпение, – проворковал он, приблизившись ко мне и взяв мою руку в свою.

Он зажал шип между большим и указательным пальцами и принялся медленно вытягивать его, а мои губы кривились в болезненной гримасе.

Он завороженно смотрел, как оставшаяся после шипа ранка заполняется кровью, и наслаждался видом моих страданий. Он знал, что сегодня вечером сможет заняться моими ранами в уединении своей библиотеки.

– Вы позволите мне позаботиться о вашей ране позже? – спросил он, приподняв бровь.

Возможно, он и сформулировал фразу как вопрос, но на самом деле это было не что иное, как требование прийти к нему ночью.

– Прошу прощения, милорд, но должна вам признаться, что сегодня я очень устала, – сказала я.

Он уставился на меня, изучая мое лицо, и, вероятно, круги у меня под глазами заставили его поверить.

– Очень хорошо. Тогда завтра, – сказал он, слегка улыбаясь, и наклонился вперед, чтобы коснуться ртом раны на тыльной стороне моей руки.

Его губы оказались перепачканы моей кровью, когда он отстранился, и лорд, высунув язык, облизал их.

– Завтра, – согласилась я, возненавидев это слово, как только его произнесла.

Мне как никогда хотелось сказать, чтобы он заботился о здоровье своей жены, а не проводил время со мной. Но я промолчала и повернулась к кустам с лиловыми ягодами.

Потому что долг был превыше всего.

Блики от закатившегося солнца погасли, сменившись свечением Завесы, из-за которого я не могла заснуть. Сияя в лунном свете, она влекла меня к окну тесной спаленки, и я смотрела и смотрела на нее, пока стекло не запотело от моего дыхания. В голове у меня, как всегда, звучали последние слова отца, призывавшего меня вырваться на свободу, в ночь, узнать обо всем том, что ожидало меня за пределами этой жалкой деревушки.

Улетай на свободу, Маленькая птичка.

Я плотнее укуталась в старое драное одеяло, пытаясь прогнать озноб, но холодный воздух поздней осени упрямо просачивался сквозь щели оконной рамы. После смерти отца много зим назад, в жалкой попытке сохранить тепло самыми суровыми зимними ночами, я заткнула дыры лоскутами ткани от старых платьев, из которых уже выросла.

Осенью я была почти уверена, что этого окажется достаточно. Но как только наступала настоящая зима, я присоединялась к брату на полу перед огнем, а наша мать спала рядом в кресле-каталке, которое лорд Байрон изготовил для нее после принесения нашего отца в жертву.

Моя спальня когда-то служила чуланом. Сейчас в ней практически не было мебели, за исключением моих скудных пожитков и кровати, сделанной руками отца. Пол почти полностью прогнил, и брат латал его каждый раз, когда он проваливался у меня под ногами.

Дотронувшись до прохладного потрескавшегося стекла, я заскользила пальцами по кругу, который вытирала рукавом столько раз за эти годы, что и не сосчитать. Когда дрожащие пальцы наконец коснулись защелки посередине, я оглянулась, чтобы убедиться, что брат не появился в дверном проеме, намереваясь поймать меня, когда я в очередной раз ускользаю на ночную прогулку.

Открыв защелку, я потянула створки, и ветер почти распахнул их настежь. Холодный воздух резко ворвался в спальню, и у меня перехватило дыхание. Я едва успела поймать, створки, чтобы они не стукнули и не перебудили немногочисленных обитателей нашего ветхого домишки. Пряди темных волос, выпавшие из косы, сдуло с лица. Я забралась на подоконник и села, свесив ноги. Кожу покалывало, когда лунный свет целовал мои голые руки.