«Истинный джентльмен – это человек, чьими поступками руководят добрая воля и тонкое чувство приличия; тот, кто способен контролировать себя в равной степени при любых обстоятельствах; тот, кто не напомнит бедняку о его бедности, не позволит человеку не знатному чувствовать себя ничтожеством, а страдающему от физического недостатка – ощущать свою неполноценность; джентльмен – тот кто, если обстоятельства вынудили его принизить другого, сам ощущает унижение; кто не льстит богатству и не лебезит перед властью; кто никогда не хвастается своим имуществом или достижениями; кто неизменно говорит откровенно, но искренне и доброжелательно; чьи дела не отстают от его слов; кто думает о чувствах и правах других людей прежде, чем о своих; кто достойно выглядит в любой компании; это человек, в присутствии которого честь священна и добродетель в безопасности».
Уф-ф… Сие пафосное определение стало официальным лозунгом американского студенческого братства «Сигма Альфа Ипсилон», но и его лидеры признают, что это скорее провозглашение светлой цели, к которой «братья» клянутся стремиться, нежели реальность.
Наследники рыцарей, сыновья моря
В других странах, в том числе и в России, было немало людей, старавшихся быть – или казаться – джентльменами. Чаще в русском варианте дворянин называл себя «человеком чести». (Но ведь и сэр Ричард Стил считал два эти выражения синонимами.) Вспомним Пушкина и его окружение. Позднее «людьми чести» считали себя и многие разночинцы, иногда даже революционеры. Например, приговоренный к смертной казни за покушение на царя Александр Ульянов, объясняя матери, почему не может просить о помиловании, якобы сказал: «Это же была дуэль, я свой выстрел сделал, как я могу просить теперь противника отказаться от своего?» Кстати, младший брат его, заявляя впоследствии, что пойдет другим путем, имел в виду не только отказ от индивидуального террора в пользу террора организованного и коллективного, но и призыв отбросить все эти дворянские и интеллигентские предрассудки.
Однако большинству «людей чести» не хватало элементарной английской сдержанности, контроля над собой. И может ли джентльмен быть революционером и тем более цареубийцей?
Вряд ли. Булат Окуджава, чьим переводчиком и гидом в Лондоне один раз посчастливилось мне быть, считал, что настоящий интеллигент – и джентльмен – должен презирать насилие.
Насчет интеллигента согласен… Хотя в самом Окуджаве, невероятно обаятельном и вроде бы мягком человеке, угадывалась некая внутренняя сталь, даже нечто почти военное. В чем-то он оставался солдатом – хотя одновременно и совершенным интеллигентом. И при этом была в нем настоящая английская сдержанность, а еще и способность к самоиронии…
Нельзя забывать, что джентльмены – все же наследники средневековых рыцарей-воинов.
В середине XX века лорд Бертран Рассел так сформулировал свое отношение к рыцарской этике: «Если избавить понятие чести от аристократической спеси и склонности к насилию, то в нем останется нечто такое, что помогает людям сохранять порядочность и распространять принцип взаимного доверия на общественные отношения. Я не хотел бы, чтобы это наследие рыцарской эпохи было утрачено».
Рассел был выдающейся, высокоодаренной личностью, блистательным философом, логиком и математиком. И, между прочим, аристократом, лордом, маркизом, внуком герцога и премьер-министра. И, конечно, настоящим джентльменом. Приверженность к идее «справедливой игры» не давала ему покоя, терзала по ночам. Какая же может быть честная игра, когда изначально силы, возможности так неравны? Если человеку, родившемуся бедным, нищим, настолько трудно выровнять потом площадку, играть на равных с теми, кто от рождения все получил на блюдечке с голубой каемочкой?
