Что-то там про подростков - страница 17

Раскинув руки настолько узко, насколько возможно, я говорю:

– Ну, бывает.

Вылетая из-за стола, поддерживаю её стремление к чтению:

– Очень интересный блог.

Она в ужасе от услышанного:

– Ты что, читал?!

Чтобы не оплошать в начатой лести, приходится признать тот факт, что я не дотянул до конца.

– Но начало отличное.

Она советует больше так не делать. Затем рекомендует поспать на полу.

Весь дом раздражается новой порцией стонов.

Не то чтобы я извращенец, но всё равно пытаюсь представить себя на месте этой девушки. Как бы я вёл себя в подобной ситуации, будь я девушкой. Естественно. Кем же ещё? Было бы мне стыдно за нарушения покоя остальных?

Нет.

Когда я мысленно на её месте, можно осознать всю полноту её ответной реакции на воздействие окружающей среды.

На воздействие члена.

Если появляется желание безосновательно обвинить человека, стараюсь прикинуть – не согрешил бы я тем же, будь у меня возможность. Принцип работает просто – обвинять можно только в том, в чём сам преуспел исправиться.

Не снимая верхней одежды, падаю на заправленную кровать.

Раздаётся крик негодования.

Пытаюсь извиниться за наглость. Стараюсь вымолить прощение за провонявшую костром одежду. Допускаю правоту каждого сказанного ею предложения. Оптимизирую восприятие ситуации под выводы ругающейся.

Принимаю всё, что должен отвергать.

Я как парень, который настолько сильно любит свою девушку, что готов терпеть каждое её обвинение.

Подкаблучник.

Кира уходит, возвращается, снова удаляется, и…

За время её отлучки успеваю поваляться на диване первого этажа, вместе с двумя прекрасными собеседницами. А также помогаю Толстому перебраться к ним. Он не противится, потому с чувством выполненного долга возвращаюсь в всё ещё пустующую комнату.

… и спустя пятьдесят минут императивно выдирает меня из сна, чтобы забрать вторую половину одеяла. В данной комнате процветает феминизм, поэтому для меня покрывала как бы и не нашлось в принципе.

После предвиденной беседы – парочки старых воспоминаний, троечке глупых шуточек – лёжа в ночной тишине, вальяжно приближаясь к линии старта второго круга сна, она вдруг спрашивает:

– Что будет, если кто-то из нас двоих полюбит второго?

Я бы рассказал ей что, мать твою, произойдёт…

Приготовься к самым отвратным воспоминаниям, – говорю я себе, и начинаю вспоминать.

…Случится 24 марта 2010 года. Когда, в пятнадцать лет, посмотрев на стрелки наручных часов (20:23), я позвонил в дверь её старой квартиры.

Сегодня они лелеют свою независимость, владея собственной землёй в пределах границ города. Но как будто ещё только вчера вся их семья раскладывала вещи по коробкам, замирая в прощальной тоске прямо посреди комнаты.

Я стоял на пороге новой – счастливой или же прямо противоположной – жизни: девятый этаж, давление выше нормы, пульс – 89 ударов в минуту, при силе толчков равной 9,5 баллов по шкале Рихтера. То ли от того, что лифт не работает, то ли из-за предстоящего.

Она открыла дверь.

Казалось, её удивительная улыбка будто озаряет тусклые очертания подъезда. Затхлый от выкуренных сигарет воздух словно тут же захлестнула свежесть лесной чащи. Столь же тёплые, сколь и нежные руки обвили шею, голова легла на плечо, а губы раскрылись, чтобы сказать то, что чуть не заставило сердце вырваться наружу.

– Как же я рада, что ты здесь.

Никогда ранее я не принимал во внимание возможность полюбить настолько старого друга.